команду, разведав дорогу, занять тот аул и оттуда контролировать округу. По чести скажу, по тем горам, лесам да ущельям полусотней и до сортира дорогу не больно охранишь, а уж такой-то путь – и вовсе. Но приказ есть приказ: его следует исполнять, а не причитать, дескать, сложно да невозможно.

Добралась наша партия до того аула. Тихо дошли, без пальбы, без сечи. По Невскому проспекту не всякий раз так пройдешь. Князек нас принял радушно и весь от счастья лучится, что твой новенький пятак: гость в дом – бог в дом, размещайтесь, солдатики дорогие!

Я людей по саклям расквартировал и сразу к хозяину тех мест отправился с визитом и подарками. Дочь у него, к слову, прелестная была, я ей от себя лично зеркало в серебряной черненой оправе подарил, дабы могла красотой своей дивной любоваться. Ну и сам, конечно же, любовался ею, сколько мог. Но о ней чуть позднее. И вообще бы о ней не упоминал, чтобы кто дурного ненароком не сказал, но к дальнейшим событиям наша с ней приязнь весьма причастна.

Князек меня за стол усадил, слова разные приятные говорит, выпить предлагает. Я их арак не то чтобы особо жаловал, но как отказаться, когда за государя-императора и славу русского оружия тосты подымают? А князек все подливает да расспрашивает: надолго ли пожаловали, что далее намерены делать? Я, признаться, удивился, нет, не тому, что расспрос мне устраивают – тут что такого? Ясное дело, когда этакая орава людей у тебя на постое стоит, всякий поинтересуется, когда ж наконец дальше проследуют. Удивился, что хозяин с араком так усердствует. Промеж тамошних горцев такое не заведено: Коран не велит. Подумал было, уж не желает ли князек подпоить меня, дабы я под лавку спьяну упал и на дочь его красавицу лишний взгляд не бросил. Ну, думаю, хоть ты и хитер, ан перепить гусара тебе не по силам. И, стало быть, сам тосты подымаю: за Кавказ, за братский союз…

Вдруг краем глаза вижу, красавица моя из-за приоткрытой двери знак подает. Я уж не знаю, удивился ли больше или обрадовался, сослался, что мне выйти надо, и к ней. Когда уста наши, наконец, обрели свободу, она мне говорит этакой скороговоркой, что вчера в ночь к аулу подошел большой разбойничий отряд Зелим-хана. Что тот угрожал отцу и пообещал, если тот помогать не станет, все селение в пепел обратить, а ее своей наложницей сделать. Желает тот Зелим-хан большую засаду устроить, чтобы кого-то из русских генералов захватить. Я быстро смекнул, что к чему, вновь горянку свою в объятия заключил и не просто так, а с благодарностью!

Мне хорошо памятны были те дни, когда чечены захватили начальника корпусного штаба полковника Шевцова и требовали за него выкуп – восемнадцать телег серебра! Ясное дело, Ермолов выкупа платить не стал, повел себя, как подобает, сурово и жестко, так что разбойники, хоть и без особого желания, сами русского офицера отпустили. Но по всему получается, не научились абреки ничему, повыше решили метить! А я еще удивлялся, что ж это мы так славно прошли: ни сучка, ни задоринки. Ну, раз урок не впрок, то, стало быть, повторить нужно!

Вернулся к отцу прелестницы моей, притворился, что пьян и лыка не вяжу, и давай языком рожь молотить да вкруг себя густо сеять: мол, повезло князьку, в аул его намерен пожаловать сам генерал Ермолов да не один, а со всем штабом. А я, вишь, послан разузнать, все ли хорошо, и встречу подготовить.

Князек тот кивал, кивал, а под утро гонца в горы послал, чтоб он Зелим-хану рассказал, о чем русский подполковник спьяну проболтался. Ближе к полудню гонец вернулся. Как я и предполагал, задумал разбойник Зелим-хан устроить засаду в день, когда приедет Ермолов. Как станет известно, что генерал из Грозной выехал, тихо войти частью своих людей в аул, нас спящими по лавкам перерезать и самим на стражу стать. А другой частью в лесу сидеть, ждать. И как подойдет славный наш генерал да попробует в аул сунуться, так и расплющить его между наковальней и молотом.

Я разъезд в Грозную отправил, план свой хорошенько изложил, а сам остался и далее валять дурака. Людям своим приказ отдал: до особого распоряжения пить да валяться. Пить мало, валяться много. Если кто лишку хлебнет, сам башку оторву, в пушку заряжу да за море стрельну. Ну, люди мои рады стараться – хлебнут на пятак, а храпака давят на червонец. Князек вовсе страх потерял: всякий день гонцов с реляциями в горы шлет. Ну, и я с прелестной черкешенкой в свой черед времени не теряю.

И вот из Грозной прибыл нарочный с пакетом, что, мол, якобы ожидается Ермолов. Весть о том Зелим-хану в сей же час донесли. В ночь он нукеров своих по наши головы прислал, да только и я о том от красавицы моей загодя проведал. И как только вошли разбойники в селение, так их мои «пьяные молодцы» в клинки и приняли, те и за оружие едва успели схватиться. Мои затем всю ночь на тамошний манер перекликались, пусть в горах слышат, что затея удалась.

А утром и вправду появился кортеж. Я вначале думал, ряженые едут. Ан, нет! Сам Ермолов впереди на коне! У меня сердце в пятки так и рухнуло – злодеев-то вокруг, как семян в подсолнухе! Тут как раз и разбойнички со всего лесу из-за камней и деревьев полезли. Я ворота – настежь, собираюсь с невеликим своим войском на помощь идти. А Ермолов только команду дал, коня пришпорил и ко мне. И вдруг со всех сторон – «ура!», гиканье, свист да залпы картечные. Покуда атаман разбойный с дороги глаз не сводил, два казачьих полка с конной батареей его кругом обошли. Так что спустя десять минут ни Зелим-хана, ни нукеров его и духу не осталось. Очистили всю округу, не пришлось за душегубами по горам и лесам гоняться!

В том-то замысел мой и состоял, но, чтобы сам командующий на такое дело пожаловал, уж как хочешь, не ожидал. А он мне на то в ответ: «Ужель ты думаешь, брат Дмитрий, что артиллерист жиже гусара будет? Коли ты за меня остался головой рисковать, так и я не мог допустить, чтобы план твой сорвался, ежели прознают, что Ермолов в крепости отсиживается». Так-то вот!

А князька я потом самолично в темном углу припер и на ухо ему шепнул: «Радуйся, собака, что дочь у тебя этакая умница, а то б не сносить тебе головы! Тверди, ишачий сын, что с первого часа со мной в сговоре был. И я тебя ради нее не выдам». Так он и сделал, все кивал, благодарил, кошель с золотом