усердно размахивая хлыстом, похожим на дирижерскую палочку, а, вскочив в седло, стал изгибаться, подпрыгивать, кривиться, вертеться туда и сюда, качаться взад и вперед точь-в-точь, как покойный Никиш.

Симфония длилась две-три минуты, возбуждая внимание всех прохожих, покуда сэр Кокс не увидел высокую, стройную фигуру седого человека, переходившего улицу деревянной походкой.

— Вы! — крикнул верховный комиссар, забыв свой этикет. — Эй, стойте! Когда вы приехали? Дайте знак моему автомобилю!

Тотчас же лакированный автомобиль остановлен, жеребец передан на попеченье подбежавшего араба, портфели сняты с передков, чиновники посажены на место портфелей, а на заднем сиденьи комфортабельно расположились сэр Кокс и высокий седой человек, все еще пожимавшие друг другу руки.

— Как счастливо, сэр! — шепнул верховный комиссар: — я еду в парламент, где будет обсуждаться провозглашение кавендишизма государственной религией Ирака. Ночью, на загородной даче, назначено заседание Анти-Коминтерна. Первое действие трагедии разработано до мельчайших подробностей. Это очень удачно, что вы успели приехать, встретились со мной на улице, и весь Багдад увидит, что мы едем вместе!

Пастор Мартин Андрью кивнул головой.

— Я надеюсь, вы не утратили мужества… — нерешительно добавил верховный комиссар, попристальней взглянув на своего соседа.

Пастор Андрью глядел, двигался и улыбался с рассеянностью человека, чей дух, по евангельской притче, вышел прогуляться по безводным пространствам. Губы его были сухи и надтреснуты. Глаза покрыты пепельным налетом. Голос звучал деревянно. Лорд Перси должен был дважды повторить вопрос.

— Потерял мужество? Нет, — с трудом ответил пастор, — с какой стати я буду терять мужество! План будет осуществлен до последнего акта.

Но эти слова прозвучали, как казенное «так точно». Мартин Андрью походил на марионетку. Верховный комиссар нахмурился:

— Имейте в виду, сэр, что движение ширится и охватывает весь мусульманский мир! Мы отнюдь не шутим! Если учесть процент мусульман в Египте и Индии, нельзя не убедиться, что мы получим в кавендишизме великую колониальную религию!

— Да, — рассеянно ответил пастор.

Лорд Перси подпрыгнул на сиденьи:

— Но что с вами, сэр? Я не узнаю вас! Не имеете ли вы, гм… гм… каких-нибудь сведений о своем собственном здоровьи? Не надеетесь ли вы…

Резкий крик пастора помешал ему докончить. Мартин Андрью увидел на повороте двух улиц верблюда, входящего в открытые настежь ворота американского консульства. На верблюде была палатка. Ветер взмахнул ее полог, и острые глаза пастора узнали несравненное узкое личико с миндалинами глаз, удлиненных к вискам и переносице.

— Эллида! — вырвалось у него резко. — Остановите автомобиль!

Прежде чем скандализованный верховный комиссар смог удержать своего соседа, пастор выпрыгнул из автомобиля и побежал, стуча искусственной ногою, к воротам американского консульства. Лорд Перси побледнел и прикусил губу. Чиновники переглянулись с вытянувшимися лицами. Но ни один из них не сделал попытки вернуть пастора, и лакированный автомобиль покатился дальше.

Между тем Мартин Андрью добежал до ворот, захлопнувшихся перед самым его носом. Дернув звонок, он дождался швейцара, выхватил из кармана визитную карточку и сунул ее в дверь.

— Немедленно доложите обо мне американскому консулу! Я пастор Мартин Андрью, пастор Map-тин Ан-дрью из Белуджистана! Map-тин Ан-дрью!

Он повторял свое собственное имя с каким-то угрюмым наслаждением. Но швейцар равнодушно вернул ему карточку.

— Нет приема! Четверг, от десяти до двух!

И, не слушая хриплого крика посетителя, он захлопнул массивную дверь.

Мартин Андрью сжал голову руками. Впервые в жизни он потерял уверенность в собственных силах. Что ему делать? Часы сжали его кисть, как черепаха. Минуты похожи на вечность. До собрания на загородной даче комиссара еще добрых пять часов. Пастор Мартин Андрью, задыхаясь от бешеной жажды, принялся ходить взад и вперед перед консульством, не сознавая больше ни себя, ни окружающего. Он доходил до конца стены и поворачивал обратно, опять огибал стену и возвращался к воротам, и, как следы запертой в клетке кошки, вслед за ним, по пыльной улице Багдада, семенили тревожные и бессильные отпечатки.

В большой белой зале парламента, со священным стихом Корана на стене, в длинных белых абайях восседали арабские вельможи.