головой.
– Они правы, государыня, – проговорил он тихо. Когда он хотел в чем-то убедить рассерженного человека, он всегда говорил тихо. По его наблюдениям, это заставляло прислушаться. А прислушиваться, в то же время продолжая кипеть, затруднительно. – Место здесь глухое, неведомое, да и слава за ним дурная, – продолжал Волкодав. – Мало ли кто из-за дерева кинется.
У кнесинки еще жарче зацвели на щеках малиновые разводы:
– А вы трое на что?.. У ж не силой ли меня удерживать станете?..
– Лучше не принуждай к тому, госпожа, – без тени улыбки сказал Волкодав. Подумал и добавил: – Вот приедем, будешь вольна меня в три шеи вытолкать и ни денежки не заплатить. А пока едем, стану тебя беречь.
При словах «вот приедем» с лица кнесинки, словно по волшебству, сбежал гневный румянец. Бросив наземь приготовленную корзину, девушка скрылась в шатре. Нянька поспешила следом за ней. Волкодав прислушался и вскоре различил сдавленное всхлипывание, доносившееся изнутри. Кнесинка плакала.
Волкодав тоскливо задумался о том, хорошо ли он поступил, не дав ей потешить душу грибами. И решил, что все-таки был прав. Не дело разгуливать по лесам, когда кто-то на тебя затеял охоту. А обида все же не та, чтобы помирать от нее.
Еще он подумал, что уже не раз и не два, сидя ночью, слышал из палатки кнесинки точно такой плач. Почему-то ему всегда вспоминалось при этом, как она хваталась за его руки тогда в Галираде, в день покрывания лица.
Некоторое время спустя Волкодав сидел у костра Аптахара и вел разговор с ратниками-сегванами.
– Что ты будешь делать, Аптахар, – спросил он, – если нынче ночью кто-нибудь на нас нападет?
Сегван поскреб пятерней в кудрявой седеющей бороде:
– А с чего ты взял, венн, что на нас нападут? Кто-то из стражников помоложе, видно, наслышанный о похождениях Аптахара, засмеялся:
– Опять летучая мышь беспокоится? Это успело стать чем-то вроде семейной шутки и многих насмешило, но Волкодав не улыбнулся. Он сказал:
– Я сам не хочу, чтобы нападали. Но если вдруг?
– Если да кабы, – проворчал Аптахар. Сняв с огня, он протянул ему большую лепешку, поджаренную по-сегвански, с луком и шкварками. Потом пожал плечами: – Станем делать что скажут.
– А некому будет сказать? – не отставал Волкодав. – Вот мы тут сидим, а из болота полезли?..
Лучезар, первый воевода походников, вправду вел себя словно на безобидной прогулке близ города. Устраиваясь на ночлег, он ни разу не утруждал себя подробными распоряжениями, кому куда бежать и что делать, ЕСЛИ…
– Да ну тебя к ночи с такими-то разговорами! – досадливо отмахнулся Аптахар. – Накликать решил?.. Расскажи мне лучше про эту вельхинку, Эртан. Может, мне к ней присвататься? Для сына, а?..
Волкодав усмехнулся углом рта:
– Присвататься-то можно, только не начала бы она вам с ним какие приемы показывать…
Вот это уже точно была семейная шутка, и Аптахар захохотал во все горло.
– Мы с Эртан, – переставая улыбаться, сказал Волкодав, – тут все думали, как оградить госпожу, если вправду полезут.
– Ты бы к витязям с этим, – посоветовал один из сегванов. – Мы что! Не больно нас спрашивали.
– На витязей надежда, как на синий лед, – вздохнул венн. – Вот что. Мы с ней наверху холма старое святилище нашли. Стены каменные… Как раз вон в той стороне. Эртан своих вельхов там обещала устроить… Если ночью кто зашумит, я кнесинку за руку цап и сразу туда.
– А мы прикроем, – кивнул Аптахар. – Я стрельцов выставлю.
– Еще, – сказал Волкодав. – При государыне служанки, нянька и лекарь, и она их не бросит. Одних девок семеро, а нас, телохранителей, трое…
Если по совести, в основном за этим он к Аптахару и шел. Саму по себе кнесинку он и в одиночку выдернул бы из-под носа у каких угодно убийц. И уволок в такую чащу, что там его даже местные уроженцы никогда не сыскали бы без собак. А с собаками – и подавно. Но стоило представить себе несчастных девчонок, оставленных посреди леса на потеху лютым насильникам… испуганно и бестолково мечущихся, гибнущих…
Волкодав посмотрел, как разглаживали усы широкоплечие красавцы-сегваны, как они нетерпеливо ерзали на своих местах у костра, и понял, что зашел с нужного конца. Служанки у государыни были все как на подбор пригожие, быстроглазые и смешливые. Ясное дело, молодые воины все время искали случая подмигнуть девушкам, перекинуться шуткой, а если повезет, так и чмокнуть какую-нибудь в румяную щеку. Но до сих пор подобное если и происходило, то разве что у лесного ручья или в укромном уголке ключинского тына. О том, чтобы ночь напролет торчать у шатра кнесинки и болтать со служанками на глазах у бдительной бабки, не могло быть и речи. Зато теперь!.. Попробуй кто прогони!.. Старший телохранитель позволил!
Волкодав вернулся к походному жилищу своей госпожи и, наказав Лихославу разбудить себя на закате, забрался под повозку, закутался в теплый плащ и немедленно уснул. Густой мягкий мех грел и ласкал тело. Случись надобность, Волкодав точно так же спал бы хоть голым: жизнь его к чему только не приучила. Но если была возможность, венн предпочитал спать по-человечески, в тепле и уюте.
Он уже задремал, когда под повозку бесшумно влетел Мыш. Покрутившись, ушастый зверек повис кверху лапками на каком-то выступе днища. Спать ему не хотелось, но всякому, кто надумает обижать Волкодава, придется сперва иметь дело с ним!
Венн проснулся, когда Око Богов коснулось туманного горизонта, готовясь уйти за Кайеранские топи, за едва видимые вдали острова. Лихослав и Лихобор шепотом спорили возле повозки, обсуждая, пора будить наставника или пускай еще немного поспит. Мыш приподнимал голову и раздраженно шипел на обоих. Волкодав вылез наружу и стряхнул с одежды травинки. Зверек тотчас вспорхнул ему на плечо.
Без мехового плаща сразу показалось холодно. Волкодав пошел в обход становища, отмечая про себя, что многие на всякий случай обвели свои палатки охранительными кругами. Тилорн, наверное, сейчас же объяснил бы ему и всем любопытным, почему люди самых разных вер так единодушно полагались на оберегающую силу круга. Очень могло быть, сказал себе Волкодав, что, выслушав объяснения, народы проявили бы не меньшее единодушие, сговорившись намылить шею ученому.
Как бы то ни было, сольвенны чертили круги ножами, сегваны выкладывали их камешками, а вельхи – веревками из конского волоса, и разница на этом кончалась. Пока еще не стемнело, в круге оставляли проход. Когда все угомонятся и отправятся спать, проходы замкнут. И это тоже все делали одинаково, так что Тилорн – почем знать! – возможно, не сильно и ошибался…
Лагерь раскинулся на лесистом каменном взлобке привольно и беспечно, люди поставили палатки кому где больше полюбилось.
Плохо. Очень плохо.
Волкодав еще раз посмотрел на солнце, почти уже канувшее в болота, и твердо решил про себя: быть беде. Он не родился ясновидцем и события предугадывать не умел. Но нюх на опасность, присущий травленым зверям и битым каторжникам, его еще ни разу не подводил.
Когда он вернулся к шатру кнесинки, там было людно. Сегванские стражники держали слово. Добрый десяток плечистых светловолосых молодцов уже вовсю развлекал служанок, пуще прежнего похорошевших от неожиданного мужского внимания. Возле входа сидел на своем кожаном ящике лекарь Иллад, казавшийся еще дородней из-за меховой безрукавки. Халисунец с многозначительным видом осматривал руку долговязого сегвана с лицом, сплошь облепленным веснушками. Рука была крепкая, весьма мускулистая , и, если Волкодав еще не ослеп, совершенно здоровая. Так что ощупывание якобы больного места происходило в основном ради сольвеннской девушки, трепетно ожидавшей, чтобы лекарь вынес приговор ее новому другу. Девушку звали Варея, и все сходились на том, что госпожа подыщет ей хорошего мужа, может быть, даже не совсем из простых. Уж верно, какого-нибудь купца или молодого ремесленника, рано ставшего мастером. Варея, любимица кнесинки, была удивительно похожа на нее и лицом, и статью. Вот и теперь она облачилась ради дорогих гостей в красивое платье, которое со своего плеча подарила ей государыня. А
