страшное усилие, и кашель отступил. Чудо из тех, которые удаются раз в жизни.
Волкодав открыл глаза и в самом деле увидел над собой кнесинку. Родниковые глаза были двумя омутами беспокойства:
– Что с тобой, Волкодав? Что с тобой?.. Он поднялся на ноги и ответил, не очень надеясь, что голос прозвучит по-людски:
– Да так, государыня. Ничего.
Голос не подвел его, но в глазах кнесинки как будто что-то захлопнулось. Казалось, она хотела заговорить с ним, но передумала и промолчала. А потом повернулась и пошла прочь.
Молодая государыня гостила в Ключинке еще три дня, и за это время никаких ссор между хозяевами и гостями не произошло. Никто ни на кого не начал коситься, но надо ли говорить, что до самого отъезда галирадцев местные девушки, ключинские и с болот, ходили по лесным тропинкам не иначе как в сопровождении отца, братьев и жениха. Волкодав сильно подозревал, что благодарить за это следовало не Кетарна, а его невесту, сумевшую что-то шепнуть на ухо матери и подругам. Потом поезду кнесинки настала пора двигаться дальше.
Волкодав уже вывел из конюшни Серка и смотрел, как слуги и охочие помощники из вельхов укладывали в повозку лубяные короба с имуществом госпожи. Работа была в самом разгаре, когда к нему подошла Ане и с нею Кетарн, почему-то прятавший руку за спиной.
– Уезжаешь, – поздоровавшись, проговорил вельх. – Что ж, заглядывай, когда мимо случишься.
– Может, и загляну, – сказал Волкодав. Ему казалось, что за эти несколько дней Кетарн повзрослел лет на десять. По крайней мере, превратился из драчливого юнца в справного молодого мужчину.
– Вот, возьми на память, – вдруг сказал ему сын рига. – Чтобы вправду дорога не позабылась.
Вынув руку из-за спины, он протянул Волкодаву вдетый в ножны кинжал. Тот самый, с рукоятью в виде позолоченного человечка. Привезенный с поля сражения у Трех Холмов.
Волкодав покачал головой:
– Больно дорогой подарок, отдаривать нечем. Ане лукаво заглянула ему в глаза:
– А ты разве не отдарил? Кетарн же добавил:
– Не обижай, возьми. Я его хотел поднять на хорошего человека… Руку мне жечь станет, когда выну из ножен.
Делать нечего, пришлось взять и повесить на пояс. Волкодав едва управился с этим, когда Ане решительно подошла к нему вплотную. Дотянувшись, она обняла рослого венна за шею, заставила нагнуться и, ничуть не стесняясь глазевшего народа, крепко поцеловала в губы. Ошарашенный Волкодав посмотрел поверх ее головы и встретился глазами с Кетарном. Ревнивый жених подмигнул ему, а потом заговорщицки улыбнулся. Историю, выдуманную Лучезаром, знали все. Правду – только они трое да еще, может, старейшина.
Ане отступила на полшага, и Волкодав спросил ее:
– Ожерелье-то где?..
Девушка засмеялась, вновь заставила наклониться и поведала на ухо:
– Богу Болотному подарила!..
11. НЕ ТА!
Сивур испокон веку считался пограничной рекой. Здесь кончались владения галирадского кнеса. Дальше до самых велиморских Врат тянулись сумежные земли, населенные племенами, никому не платившими дани. Были кое-где в лесах и деревни, но рассчитывать на такой прием, какой оказали кнесинке луговые вельхи, больше не приходилось. Хуже того: всем было отлично известно, что здешний народ промышлял как умел и отнюдь не чурался разбоя. В скором будущем, когда между двумя державами пойдет бойкая торговля и зачастят туда-обратно купеческие обозы, сами собой возникнут вдоль оживленного тракта сторожевые городки, появятся вооруженные разъезды. Однако пока этого не было и в помине.
Переправляться через полноводный Сивур предстояло на плоскодонном пароме, приводимом в движение веслами. Этот паром спускали на воду в основном ради приезжих с их изнеженными, непривычными к трудам и опасностям лошадьми. Сами вельхи, если случалась нужда, вытаскивали из сараев верткие круглые лодки, обшитые бычьими кожами, а закаленные кони переправлялись на другой берег вплавь. В Ключинке еще помнили, как герои давно прошедших времен выбирали себе для будущих подвигов скакуна. Загоняли в реку табунок жеребят и примечали того из них, кто не выскакивал в испуге обратно на берег, а, наоборот, отважно выплывал на глубину.
Переправа через реку вроде Сивура – дело не вполне безопасное. Это не какая-нибудь лесная речушка, которую лошадь переходит вброд, не замочив брюха. Старшины охранного воинства собрались на совет возле вытащенного на берег парома. Явился с ближайшими подручными Лучезар, пришли предводители отрядов, выставленных галирадскими землячествами – сольвеннами, вельхами и сегванами.
Пришел и Волкодав. В вожди он не лез никогда, но старшему телохранителю кнесинки полагалось хотя бы знать, что вожди затевали. Аптахар дружески с ним поздоровался. Мал-Гона, рыжеусый вельхский старшина, вежливо поклонился, сольвенн Мужила равнодушно кивнул.
Боярин Лучезар недовольно хмурился, похаживая вокруг парома и время от времени гулко пиная ногой толстые просмоленные доски. Черная смола пачкала зеленые, расшитые цветным шелком сапоги, но Левый не обращал внимания: не ему оттирать, на то слуги есть и рабы.
– Лапоть дырявый, – ругнулся он, оставив паром и возвращаясь к остальным. – Хорошо, если один раз до того берега доберется, не развалившись посередине!.. Значит, так: первым делом, чтобы не вымочить, перевезем сестру со служанками и десятком воинов для охраны. Потом станем возить моих молодцов и велиморцев… доколе лохань эта по досочке не рассядется. Вы, городские, после дружины. А не захотите ждать – сами на лодках или вплавь вместе с конями. Ничего, небось не размокнете.
Трое витязей-Лучезаровичей со скучающим видом переминались у боярина за спиной. Им, что он ни реши, все хорошо, все любо. Волкодав быстро посмотрел на старшин ратников; не станут ли возражать. Они не стали. Их дело – хорошо воевать, если придется, а решения пускай принимают кто познатней. Волкодав спросил себя, удосужились ли эти трое, как он, загодя осмотреть паром и убедиться, что плоскодонная посудина была пускай не нова и весьма неказиста, но отнюдь еще не отжила век. Да и плавала последний раз не так уж давно, а посему и рассохнуться не успела…
