Молодой аррант горестно покачал головой и крепче прижал к себе книги…

Сыт и силен, думал Волкодав, ловя и отбивая удар за ударом. Очень силен. И всегда был сыт. Вот только силушкой привык тешиться все больше над безответными. Как этот книгочей. А когда-то, небось, был доблестным воином…

Волкодав медленно пятился вдоль кромки помоста, оценивая соперника, привыкая и приспосабливаясь к нему. Площадь за его спиной разочарованно вздыхала. И правда, мол, – мыслимое ли дело?.. Волкодав знал: на взгляд обычного человека, он выглядел куда менее проворным, чем светловолосый сольвенн. Потому что тот заранее знал, каким будет каждый удар, а он дрался по-настоящему, без подсказки, и полосатый был противником, каких поискать. Помалкивали только опытные рубаки да немногочисленные венны, стоявшие в толпе. Они-то видели: двухцветный злился и вкладывал в свои удары все большую силу, нападал все стремительней и опасней. Вот только цели его удары почему-то не достигали.

Потом Волкодав отчетливо услышал голос Бравлина, обращавшегося к кому-то из горожан:

– На сколько бьемся, что венн победит?

– Никак лишние деньги завелись, старшина, – прозвучало в ответ. Волкодаву некогда было рассматривать, с кем там договаривался его нечаянный знакомец.

– Вчера жалованье получил за две седмицы, – усмехнулся Бравлин.

Собеседники начали спорить и наконец сошлись на полутора четвертях серебра, из чего Волкодав заключил, что стражники жили не бедно. Или Бравлин просто рассчитывал, что отдавать не придется…

Двухцветный между тем свирепел. Сумасшедшему венну с великолепным мечом просто неоткуда было взяться. Но ведь взялся же. И дрался всерьез. Очень даже всерьез. Полосатый хорошо знал себе цену. Вдобавок он загодя усвоил приемы, любимые галирадскими витязями, и вполне был готов если не к легкой победе, то к равному спору с любым здешним воителем. Белобрысый Плишка был тоже силен, но он побил бы его и в настоящем бою. Что за нелегкая принесла сюда венна? Этот венн дрался, словно забытый Богами хулитель веры был его родным братом. И дрался мастерски! Весь натиск гиганта точно проваливался в пустоту, только на мече неведомо каким образом возникали зарубки.

Два тяжелых клинка взлетали, кружились, ткали в воздухе стремительную паутину. Потом все кончилось.

Полосатый злился все больше, теряя терпение и осторожность. Каждый раз, соприкасаясь с клинком Волкодава, его меч выходил из повиновения и словно по собственной воле чертил в воздухе кренделя, норовя выскочить из ладони. Воин жрецов был готов сожрать венна живьем. Все уговоры насчет непролития крови были давно и прочно забыты. Он убьет этого дикаря, так унижавшего его своим мастерством. Беда только – после каждого выпада приходилось заново отыскивать венна взглядом: тот всякий раз успевал пропасть неизвестно куда. Глаза начала затягивать багровая пелена бешенства. Никогда еще двухцветный не ведал поражения в поединке. Очередной свистящий замах канул в никуда, полосатого развернуло кругом. И прямо перед собой он увидел испуганные глаза пленного книгочея, следившего за схваткой. Из-под расписной личины донесся сдавленный рык. Меч стремительно и кровожадно взмыл над головой…

Волкодав возник между ним и аррантом, как по волшебству. Узорчатый меч взвился в его руке, встречая страшный удар.

Веннский кузнец, живший давным-давно, не подвел далекого внука. Раздался звон и хруст. В руках у двухцветного осталась рукоять с обрубком в полпяди длиной. Не разобравшись в горячке, обезоруженный воин еще попробовал замахнуться. Потом с руганью швырнул бесполезную рукоять Волкодаву в лицо.

Узорчатый меч перехватил ее в воздухе – не ровен час, еще поранит кого – и уронил наземь в двух шагах от помоста. Потом змеей метнулся вперед и, приподняв кольчужную бармицу, свисавшую с личины на грудь, уперся в подбородочный ремень шлема.

– Снимай рукавицы, – негромко приказал Волкодав. Рубаха на нем промокла насквозь. Он тяжело дышал, но старался говорить ровно. Ни у кого не должно быть сомнений относительно того, кто победил.

Двухцветный, надо отдать ему должное, заколебался… Но меч Волкодава передвинулся с ремня, коснувшись податливой кожи, и в голубых глазах за прорезями личины ярость и непокорство сменились жалостью к себе. Удивительное дело, подумалось Волкодаву, до чего дорожат собственной жизнью люди, привыкшие с безнаказанной легкостью отнимать ее у других…

Двухцветный медленно стащил одну рукавицу, потом другую. Бросил их на помост.

– А теперь шлем, – сказал ему Волкодав. Из-под шлема появилась копна кудрявых черных волос, слипшихся от пота, и густые усы. Побежденный был весьма недурен собой. Небось, в самом деле нравился девкам. Волкодав отвел меч от его шеи и повернулся к проповеднику. Нелетучий Мыш успел вернуться на плечо и гордо раздувал пушистую грудку, считая победу по крайней мере наполовину своей.

– Так я забираю этого человека, – сказал Волкодав. И кивнул на арранта, Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, явно не веря случившемуся.

Волкодав низко поклонился кнесинке, спрыгнул с помоста и пошел за ножнами и пузырьком. Бравлин встретил его широченной улыбкой: полторы четверти коня серебром были деньгами вовсе не маленькими. Аррант пугливо оглянулся на своих недавних мучителей, потом судорожно прижал к груди книги и неуклюже слез наземь следом за Волкодавом.

Толпа весело шумела и улюлюкала, отпуская малопристойные шуточки по поводу Богов-Близнецов и их слуг. Надобно думать, жрец произнес достаточно грозную проповедь. Люди всегда рады посмеяться над тем, чем их собирались пугать.

Однако мир неизбежно перевернулся бы, если бы Ученик Близнецов позволил кому-нибудь другому оставить за собой последнее слово. Вот он торжественно воздел руки к небу, и голос, привыкший к гулкой пустоте храмов, без труда разнесся над площадью:

– Благословенна премудрость Близнецов, прославляемых в трех мирах, и Отца Их, Предвечного и Нерожденного! Внемлите же, маловерные, что за кару назначили Они отступнику, который предпочел сумерки отречения свету истинной веры. Они сделали его рабом дикого варвара, коснеющего в язычестве. Может ли выпасть худшая доля еретику, мнящему себя просвещенным?..

Да, устало сказал себе Волкодав, застегивая нагрудную пряжку и пряча в кошель хрупкую скляночку. Переспорить жреца!

Они шли по улице.

– Куда мы идем? – спросил аррант. Волкодав ответил не сразу, и юноша, метнув на грозного избавителя опасливый взгляд, сокрушенно поправился: – Куда ты ведешь меня… хозяин?

– На постоялый двор, – проворчал Волкодав. – Вымоешься, поешь… а там оставайся или иди, не держу.

Арранту понадобилось время, чтобы переварить эти слова. Потом он нерешительно проговорил:

– Брат Хономер отдал меня тебе в…

Голос его дрогнул.

Брат Хономер, мысленно повторил Волкодав.

– Меня… Эврихом звать, – помолчав, сказал юноша. – Тебя же, я слышал… кнесинка Волкодавом назвала…

– Может, и назвала, – буркнул Волкодав. Если бы Эврих не представился сам, он нипочем не стал бы выспрашивать. На кой ему имя человека, с которым он самое позднее завтра утром распрощается навсегда. А уж свое ему открывать…

– Спасибо тебе, – говорил между тем Эврих. – Видно, не перевелись еще благородные люди… «Замолчишь ты или нет»,- подумал Волкодав.