Почти минуту Дойл был вынужден выдерживать тяжелый взгляд Рика, но в конце концов святой отец опустил голову, снова набросил капюшон и прошептал из-под него:
-- Приказание милорда будет исполнено.
Дойл протянул ему руку, и Рикон запечатлел на ней холодный сухой поцелуй.
Когда к ночи Дойл вернулся в замок, он уже был пуст, не считая горстки слуг, которым некуда было идти, и короля, который неприкаянным духом метался по галерее и что-то пытался разглядеть в темноте ночного сада. Шаги Дойла он явно услышал издалека, потому что пошел навстречу и быстро спросил:
-- Что теперь?
Для Дойла сумасшедшее оживление этого дня сменилось усталостью. Он тяжело оперся рукой о свод одной из арок и ответил:
-- С рассветом все ворота города будут закрыты. Сейчас на всех выходах стоит стража и лекари. Тех, в ком находят хотя бы малейшие признаки болезни, не выпускают.
Эйрих шумно втянул носом воздух, но не нашел в себе сил возразить.
-- Я распорядился отдать под лекарскую королевский склад в доках. Товары уже свезли в замок, склад полон людей.
-- Там холодно, -- как-то невпопад заметил Эйрих.
-- Что? -- переспросил Дойл, но потом понял, о чем говорит брат. Действительно, в доках на складе холодно. Там никогда не топили печей, и каменные стены давно промерзли насквозь. По его телу невольно прошла дрожь. Он ненавидел это чувство холода -- когда кости начинают болеть изнутри, леденеющие пальцы едва сгибаются, а попытки уснуть обращаются муками.
-- Да, -- сказал он, -- холодно. Но мы не можем рисковать и выпускать болезнь из доков. Завтра я сам съезжу туда и распоряжусь предпринять...
Невнятное "что-нибудь" повисло в воздухе, потому что Дойл пока не знал, что он предпримет. Он перевел взгляд на сад, туда же, куда смотрел Эйрих.
-- Ты проследил, чтобы она уехала? -- спросил король после нескольких минут молчания.
-- Королева? -- удивился Дойл. -- Разумеется, я...
-- Леди Харроу.
-- Да, я попросил ее уехать.
Дойл несколько раз стукнул пальцем по холодному камню. Против воли ему вспомнилась небольшая рука леди Харроу в его руке. И тихий вздох, когда он поцеловал ее.
-- Она благоразумная женщина, -- сказал он не столько себе, сколько брату, а потом безо всякого перехода добавил: -- завтра с утра надо проследить, чтобы лекари начали обходы домов. Больные и здоровые должны дышать разным воздухом -- может, это нас спасет.
-- Ты поедешь в доки?
Дойл дернул плечом. Поедет он или нет -- уже не важно. Чума не тот враг, с которым можно сражаться на равных. Если она пожелает, она заберет их всех, и стены замка не спасут ни его, ни Эйриха.
-- Храни нас Всевышний, -- пробормотал Эйрих. Дойл мысленно прибавил: "Хотя это и не поможет".
Глава 25
Спал в эту ночь Дойл мало -- не дольше трех часов, чтобы успеть к рассвету подъехать к главным воротам Шеана и проследить за тем, как за спинами последних бегущих закрываются гигантские деревянные створки, послушать, как воют, сидя на тюках и мешках посреди дороги, те, кого стража не выпустила из города, и те, кто выбраться не успел.
Орали стражники, что-то бормотали лекари, закутавшиеся с ног до головы в черное и закрывшие лица тряпичными повязками, рыдали женщины, бранились мужчины. В воздухе воняло потом -- человеческим и лошадиным -- и еще чем-то кислым, что для себя Дойл назвал запахом болезни. Сплюнув ставшую густой и вязкой слюну, он пришпорил коня и направился на осмотр остальных ворот. Толпы возле них были меньше, но вонь и крики были те же.
Возле Северных ворот обнаружился господин Трил -- бледный, с лихорадочным румянцем на щеках. Увидев его, Дойл остановил коня и крикнул:
-- Трил!
Начальник гарнизона дернулся и кинулся к Дойлу, остановился совсем недалеко от его ноги, поклонился.
-- Милорд, спасибо, что выпустили жену и дочек, -- пробормотал он так тихо, что Дойл едва разобрал его слова. -- Вы правы ведь были: нельзя мне
