– На сей же вот часец, – хмуро отозвался Иван Васильевич, – не нахожу яз пути правого. Ведаю, нельзя реку на ее токмо волю пущать, а что содеяти, не ведаю. Монастыри без меры тягчат сирот, а сами чернецы токмо чревоугодием и пьянством живут. Много захватили монахи земли-то и токмо сами корыстятся, а какая от сего польза государству? Вотчинники все вот – крупные и мелкие – тоже за землю друг друга грызут, яко волки лютые, а какие грамоты измыслить – не ведаю. Надобно же такие уложить правила, дабы богатые и сильные не сожрали друг друга из-за корысти своей, а из сирот и черных людей коней бы токмо пашенных не изделали! – Государь злобно усмехнулся и добавил: – Эдак они и от государя своего всех людишек под свою руку возьмут и воев мне не оставят, обессилят государство-то не хуже удельных. Можно ли им волю такую дать?

Государь замолчал, молчал и Курицын. Волнение Ивана Васильевича постепенно улеглось, и молвил он раздумчиво:

– Ежели грамоты судные собрать все и княжие грамоты? Может, там на сие разрешение есть? Может, и уставные грамоты к наместникам помогут нам.

– Верно, государь, – обрадовался опять Курицын. – Ты вот токмо что сказывал об уложенье правил. Вот и мыслю яз, повели дьякам нужные тобе правила сыскать в грамотах, о которых ты поминал. Добре же было поставить над ними дьяка Андрея Ивановича Жука: человек сей сметлив и хитер в разумении грамот.

Государь развеселился и сказал:

– Верно сне! Как решено нами, так и сотвори от моего имени. Дело сие долгое, но государству без сего быти нельзя. – Обернувшись к вошедшему дворецкому, он, смеясь, добавил: – Дай-кось нам, Данилушка, фряжского малость, за дело доброе с Федор Василичем выпить надобно.

Когда Данила Константинович вышел, великий князь сказал дьяку вполголоса:

– Опричь того, есть у меня дело, которое немедля сотворить надобно. Утре же найди человека верного и пошли к Даниару-царевичу, дабы ссылался царевич с Менглы-Гиреем от твоего имени, но токмо устно, без грамот. Пусть обещает ему помочь от нас против братьев, которые с Ахматом. Ежели Бог не даст удачи ему, приму к собе, как брата, а ежели Бог даст ему на отчий стол сесть, то и тогда ему помочь наша против Ахмата надобна будет. Сотворим союз вечный, а все вороги его – наши вороги, а наши вороги – его вороги, и други наши едины.

Вошел Данила Константинович с двумя кубками заморского вина.

– За благополучие дел наших! – сказал Иван Васильевич, чокаясь с дьяком.

– За здравие государя моего, – ответил тот.

К концу уж приблизился май, когда дошли до Москвы первые вести о войске московском – от воеводы Ивана Руно. Обедал в этот день государь у матери своей. Все были весьма рады вестнику, сопровождавшему с воинами караван торговых судов, захваченных у купцов татарских. Суда эти стояли уж на Москве-реке возле Кремля, у самых Чушковых ворот.

– Как тя именем величать? – спросил государь боярского сына, когда тот отмолился и сказал здравицы государю и государыне.

– Зовут мя, слугу твоего, Трофимом, а по прозвищу – Леваш-Некрасов.

Иван Васильевич лукаво усмехнулся и молвил:

– Ведаю о тобе, Трофим Гаврилыч.

Леваш изумился и проговорил растерянно:

– Истинно, государь, Гаврилычем величают по батюшке-то…

– Ну сказывай, Гаврилыч, сказывай, что воевода-то повестует, – ласково молвил великий князь.

– Повестует он так: «Будь здрав, государь, на многие лета! Право ты сказывал, не умеет татарин землю свою оборонять. Везде татар мы бьем. Мы все, сойдясь вместе под градом Котельничем, повоевали всю черемису по Вятке-реке. Пошли засим по Каме-реке на низ да там воевали до Тамлуги и много гостей татарских побили, товару у них великое множество взяли и суда их со всем добром тобе шлем на Москву с боярским сыном Трофимом Левашом. До перевозу татарского ходили мы по Каме и вверх воротились подобру-поздорову. И в Белу Воложку ходили и там вызнали: были тут казанские татары, двести конников, да, коней пометав возле Воложки у черемис, пошли они на судах вверх по Каме-реке. Тут воеводы, подумав, набрали из своих людей семь насадов[216] и отпустили с ними меня, Ивана Руно. Догнали мы поганых, а те, увидевши нас, выметались на брег. Яз же повелел своим и на суше их гнать. Забежали поганые за речку некую малую. Засев у речки, стали с нами биться. Одолели мы их и тоже, забежав за речку ту, перебили всех, поймали живыми токмо воеводу их Иш-Тулазия, сына князя Тархана, да другого бердышника. [217] А наших на том бою поганые убили токмо двух человек, а раненых у нас шестьдесят, и милостью Божьей все живы. Оттоль пошли на Великую Пермь, ныне же идем к Устюгу. Полон татарский ведем тобе, государь, в обход Казани, а Леваш-то ранее меня придет на Москву…»

– Ну слава богу, – весело сказал Иван Васильевич и добавил: – Садись-ка за стол с нами, Трофим Гаврилыч, выпей вот чарку водки двойной да закуси.

– Данилушка, – молвила старая государыня, обращаясь к дворецкому, – налей-ка гостю-то дорогому, а ты кушай во здравие да скажи, какие товары на судах у тобя?

– За здравие государя моего и государыни, – вставая со скамьи, провозгласил Леваш и выпил стоя. Затем снова сел на кончик лавки и заговорил: – Всякие товары есть, государыня, ковры шемахинские и кизилбашские…