– А где же ратная сила Шемяки стоит? – нерешительно спросил Иван.

Вопрос этот не сразу дошел до воеводы.

– Добре, добре, – громко шептал он и, вдруг обернувшись к Ивану, сказал: – Прости, государь, не уразумел яз речей твоих.

– Где Шемякина сила стоит? – повторил Иван свой вопрос.

– А вот тут, где вот палочки рядами, как частокол, наставлены, – указал Василий Иванович и, обратясь к вестнику, спросил: – Пеши и конники тут вместе али конники в других местах? И кого из них больше?

– Конники одни позади главной рати стоят, – ответил вестник, – другие же дозоры окрест града всего правят. Главно же стоят конники против озера. Конных-то у Шемяки множество, а пеших и того более.

– Отпустите их, государи, – сказал воевода, – с пути им пообедать надо да и опочинуть. Мы же до того времени обсудим всё, как чему быть. Когда же надобно будет, яз их покличу…

– Пусть идут, – ответил Василий Васильевич.

– Потом яз им все расскажу, – добавил набольший воевода.

Когда вестники, низко поклонясь государям, вышли из покоев, князь Оболенский, разложив на столе карту воеводы Стриги, сказал:

– По сим чертежам все уразумел яз и ведаю, как нам деить надобно.

Ежели Шемяка и поныне не затворяется во граде, а все на горах стоит перед градом – значит, на полки свои крепко надеется…

– Злодей-то, – взволнованно перебил воеводу Василий Васильевич, – на все ныне идет! Мыслит нас совсем задавить, ну, да как Бог судит!

Великий князь вышел из-за стола и, привычно обернувшись в сторону, где образа, опустился на колени и закрестился. Соправитель и воевода Оболенский тоже закрестились. Помолясь, Василий Васильевич при помощи Васюка тяжело поднялся с колен и опустился на скамью. Грудь его высоко вздымалась, а из-под длинных ресниц, вдавленных внутрь век, текли слезы.

– Положив упование на Господа, – заговорил дрожащим голосом великий князь, – и на Пресвятую Его Матерь, и на Креста Честного силы надеясь, отпускай, Василь Иваныч, полки с воеводами и царевичей с татарами к Галичу, как сам рассудишь.

Наступило молчание.

– Мыслю, государи мои, – медленно заговорил князь Оболенский, – наперво надобно уразуметь нам, куда и зачем отпускать полки и где на врага ударить нам выгодней…

Воевода набольший замолчал и снова задумался, глядя на карту и крутя всей горстью свою седеющую курчавую бороду.

– Вот, гляди, государь Иван Васильевич, – обратился он к Ивану, показывая пальцем на тесный проход в горах. – Тут приступать, через сию теснину, – токмо людей губить без пользы. Посему мыслю поставить здесь пищаль и вдоль прохода палить, и вместе с ней рушницами и самострелами бить, ежели враг-то на нас пойдет. Приковать тут надо врага к теснине-то, дабы и наступать не мог, и уйти от нее не мог. Мы же должны манить их, якобы тут приступать ко граду хотим.

Иван оживился и с жадностью следил за указаниями воеводы, водящего пальцем по карте.

– То же мыслю содеять и тут, – продолжал воевода, указывая на подступы к городу со стороны озера.

– Пошто сие? – спросил Иван.

– Дабы и тут полки их приковать к месту, – ответил Оболенский. – Пройдя озером по льду, поставим мы конных и пеших против града, где лучше всего приступати. Они сами о том ведают, и тут у них и пушек и людей больше всего будет. И тем самым полки их мы пред собой держать здесь станем, а ночью отошлю наилучших и крепких воев к оврагам, дабы через те овраги пошли на гору к полкам Шемяки еще до рассвета, а первее того стрельбой огненной почнем бить, как бы приступаем ко граду от озера и от теснины.

– Уразумел яз мысли твои, Василий Иваныч! – радостно воскликнул великий князь. – Вельми мудро рассудил ты! Чертежей твоих не вижу, но мысленно все зрю… Силу их надвое.

– Истинно, государь, ежели Бог допустит все так, как мною замыслено, – молвил воевода и, встав со скамьи, добавил с поклоном: – А теперь, государи мои, дозвольте отойти мне в покой свой, дабы еще подумать и нарядить потом вестников ко всем воеводам и царевичам.

– Иди, иди на ворога злого, Василий Иваныч! – ласково сказал великий князь. – Да благословит тя Господь и укрепит руку твою для сокрушенья лиходеев наших. Яз же убогий, по слепоте своей, тут с сыном останусь.

Князь Оболенский вышел, а Василий Васильевич сказал Ивану глухим голосом:

– Ох, Иване, жребий нам тут, под Галичем, вынимать сужено, а на счастье аль на горе – то Господь ведает.

Января двадцать седьмого не было вестников до самого ужина. Все это время Василий Васильевич томился, а с ним молча сидел и Иван в тоске и страхе. И вот, когда огни вздувать стали и свечи зажигать, прибыли вестники. Государь приказал Васюку немедленно звать их.

– Какие вести? – вскрикнул он, услышав шаги пришедших. – Какие вести?

– Будьте здравы, государи, – перекрестясь и кланяясь, сказали вестники, и один из них продолжал: – Князь Оболенский повестует: «Пришли сей день под Галич на рассвете. Князь Димитрий стоит еще на горе перед градом со всею силой, не сходя с места. Обложили мы град, государи, как яз сказывал вам,