сейчас же велел идти за Шемякой освобождать бабуньку. Отец же молчал, только губы его чуть подрагивали.

– Не посмеет Шемяка тетку свою изобидеть, – сказал наконец великий князь. – Не бывало на Руси такого – старуху бы немощну кто притеснял. Богу согрешить никто в том не посмеет.

Василий Васильевич вдруг усмехнулся, найдя хорошую мысль, и добавил весело:

– Он, ворог-то мой, когда ему хвост прищемили, рад матерь мою, как окуп, за собой доржать. Мыслю, через матерь и челом еще нам бить будет.

Широко раскрыл глаза Иван от недоумения: не ждал он, что отец так о бабке судить будет! Обидно ему за бабку, и скупые, но едкие слезинки дрожат у него на ресницах. Ждет Иван, что другие скажут.

– Право мыслишь, государь, – услышал он густой голос князя Ивана Ряполовского. – Не посмеет Шемяка зла учинить.

Остальные молчали, не зная, что сказать. Задумался и Василий Васильевич, но вот он опять усмехнулся.

– Василь Федорыч, ты тута? – спросил он.

– Тута, государь, – ответил боярин Кутузов, – на всей воле твоей, государь.

– Отпускаю тя, Василий Федорыч, со словом своим к Шемяке. Скажи ему: «Брате, князь Димитрий Юрьич, какая тобе честь али хвала, что доржишь у собя в полоне матерь мою, а свою тетку. Как сим хочешь мне повредить – яз уж на столе своем, на великом княжении». Возьми, Василий Федорыч, с собой конную стражу. Буде отпустит Димитрий-то матерь мою, сопроводишь ее до Москвы…

Василий Васильевич слегка вздрогнул от неожиданности: княжич Иван схватил руку отца своего и горячо поцеловал. Василий Васильевич взволнованно вздохнул и сказал ласково:

– Любишь ты бабку, Иване, да и яз не менее твоего… – Обратясь ко всем присутствующим, великий князь продолжал: – Завтра после утрени на Москву идем со всеми полками, опричь царевичевых.

– А нам куда? – спросил Касим по-татарски.

– Идите вы за Шемякой, – по-татарски же ответил Василий Васильевич. – Идите за ним, как за лютой змеей, но не у хвоста, а по бокам, чтоб видней было, куда гадина голову повернет.

– А куда повернет, там ее по голове и стукнем, а потом и хребет перебьем.

– А верней, – вмешался князь Иван Ряполовский, понимавший по-татарски, – змей наш никуда не свернет. Уползет, окаянной, прямо в нору свою, в Карго-поле свое спрячется.

– И яз так мыслю, – сказал Василий Васильевич по-русски, – токмо надобна опасливость, дабы Москве заслон был. Да и возьмут попечение царевичи о пользе Кутузова и матери моей. Смирней волк-то, когда охоту близ собя слышит.

Далеко живут каргопольцы и от Москвы, и от Галича, и от повелителя своего – господина Новгорода Великого. Да и забыли они, как переселялись сюда с берегов Волхова и Ильмень-озера – деды и те мало и смутно знают, когда это было. Живут же все ладно: рыбу ловят в реках и озерах; в лесах из сосны да ели смолу и вар вываривают, деготь выкуривают из бересты да коры березовой; охотой промышляют, белок бьют, рябчиков петлями давят, у рек бобров промышляют, в лесах ищут борти пчелиные, из них дикий мед собирают. У себя ж на дворах глиняную и деревянную посуду делают, корзины плетут, кожи выделывают, сани, телеги, колеса работают.

– На краю, почитай, света живем, – говорят каргопольцы. – Карго-поле, и всё тут, а слава богу, живем сыто, наиглавно – тихо да мирно.

В старые времена беспокойнее было: тогда порой карела да чудь белоглазая озорничали, разоряли поселки и погосты, да в те поры каргопольцы и отпор давали, да и сами грабить умели, – недаром старики говорят, из ушкуйников они тут осели. Умеют они и теперь метко стрелы пускать, и саблей изрядно рубить, копьем ловко колоть да острой рогатиной пороть. Владеют они всяким ратным оружием, как настоящие воины.

Равнодушно, без всякого сочувствия встретили они беглых князей Шемяку и можайского с дворами и полками их, только как повинность случайную, и попрятали все, что можно было и где можно, чтобы ратники ничего у них не растащили. Поняли это сразу и Димитрий Юрьевич, и Иван Андреевич и хотя были тут душой покойнее, но в полную безопасность не верили.

– В случае чего, – говорил князь Иван Андреевич, – можно нам и к Новугороду податься. Не любят новгородцы-то Москву, а нас поддоржат.

– Да, – усмехнулся Шемяка, потирая с раздражением руки, – сие Карго-поле нам ничего не даст. Зато в Новгород отсель никто нам пути не закажет. Невидимо, неслышно пройти можно. Ведаю яз Север-то. Вот нам немного по Онеге подняться до озера Лача, а там по озеру до устья Ягромы. Потом по Ягроме и Березовке до Андомы, а по Андоме до Онего-озера, а по льду Онего-озера к устью Свири и на озеро Нево. Оттуда же по Волхову до Ильменя, к самому Новугороду…

Шемяка вдруг смолк и задумался, хмуря брови. Князь можайский молчал и сопел носом, словно собирался заснуть. Димитрий Юрьевич почти с ненавистью покосился на него и громко крякнул от досады.

– Что ты носом свистишь, как суслик! – крикнул он злобно.

– Засвистишь! – вскипел в свою очередь Иван Андреевич. – С тобой засвистишь сусликом, когда нас, как сусликов, из своих нор выкурили! И податься