Он выходит из меня, а я смотрю, как он идёт в ванную.
До меня доносится журчание воды, и через несколько мгновений он возвращается с тряпкой в руке. Том забирается на кровать и прижимает ткань между моих ног.
Я опираюсь на локти.
— Что ты делаешь?
— Убираю за собой, — он одаривает меня развязной улыбкой. — И хочу позаботиться о своей девочке.
Он обмывает меня, берёт тряпку и возвращается в ванную. Затем забирается обратно в кровать, ложась на живот.
Перекатившись на бок, я начинаю водить пальцем по его татуировке.
— Кто такой Томас Третий?
Он напрягается под моими руками.
— Мой отец.
— Ты его потерял?
Том вздыхает, а затем поворачивает голову в мою сторону.
— Да.
Я наклоняюсь и прикасаюсь своими губами к его татуировке.
— Я сожалею, что ты его потерял. Когда он умер?
— Давным-давно, — Том отодвигается.
Перекатившись на спину, он запрокидывает руки за голову.
— Значит, ты — Томас Четвёртый.
— Да.
Вспомнив сказанное им ранее о том, что у него есть песни для всех людей, которых он потерял, я мягко спрашиваю:
— Какая песня у твоего отца?
Какая-то боль возникает в его взгляде, и я мгновенно жалею о том, что спросила.
— «Обычный мир», — его голос звучит странно… жёстко.
— Дюран Дюран. (
Он кратко кивает.
— Так… ты слушаешь песню своего отца каждый день, как и песню Джонни?
Он резко садится.
— Боже мой, — огрызается он. — Что это, мать твою, такое? Время допрашивать Тома?
Опешив от внезапного яда в его голосе, я заикаюсь:
— Мне жаль. Я не имела в виду…
— Да, ты имела. Ты совершенно точно знаешь, что делаешь. Хочешь узнать меня? Хорошо. Нет, Лила, я не слушаю эту чёртову песню каждый день. Я не слышал эту песню шестнадцать лет, и даже это не так уж давно. Итак, этой информации достаточно для тебя? Ты достаточно узнала обо мне? Или тебе нужно больше?
Слёзы наворачиваются на глаза, в горле образуется комок. Растерянная и обиженная, я сажусь. Повернувшись к нему спиной, начинаю подниматься.
Я слышу, как он вздыхает. Затем он хватает меня за запястье. Я чувствую, как он поднимается позади меня. Длинные ноги Тома оказываются по обе стороны от моих. Прижимаясь своей грудью и лицом к моей спине, он оборачивает руки вокруг меня, удерживая.
— Прости. Я просто… я не хочу говорить о своём отце. Никогда.
Я вспоминаю, что он говорил мне о необходимости рассказывать о своей потере. Мне хочется напомнить ему об этом, но я боюсь оттолкнуть его, если сделаю это.
— Всё нормально. Я понимаю, — я сжимаю своей рукой его запястье.
Между нами затягивается этот неловкий момент, и я не знаю, что сказать, поэтому говорю первое, что приходит в голову:
— У тебя есть песня для меня?
Он отстраняет своё лицо от меня. Я чувствую его взгляд, так что поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.
Он выглядит озадаченным.
— Я не потерял тебя, верно?
— Нет, — я слегка качаю головой. — Но тур закончится, и… — я останавливаюсь, потому что не знаю, как закончить фразу, даже будь у меня
