Больше я ничего не успеваю рассмотреть - Микаэль поворачивается, едва закрыв дверь, подступает ко мне вплотную (я автоматически делаю шаг назад и прижимаюсь спиной к стене), обеими ладонями обхватывает мое лицо, и теперь я вижу только его глаза, немного безумные, и нервно вздрагивающие ноздри.
Его горячее дыхание действует одурманивающе: ноги слабеют, я судорожно вцепляюсь в гладкую поверхность стены, а внутри меня медленно разливается мягкое, ласкающее тепло.
Микаэль порывисто наклоняется и целует меня в висок, шумно вдыхая воздух сквозь мои волосы. Звук его дыхания и упругие, сильные толчки сердца заводят еще сильнее: я перестаю соображать. Руки Микаэля нерешительно двигаются вниз, к груди, его взгляд на пару секунд становится ожидающим, а потом нерешительность исчезает, он вдруг улыбается и с удовольствием, медленно, обдавая вибрирующим жаром, целует шею, не отрывая своих губ от моей кожи, расстегивает пуговицы легкой рубашки, опускается ниже, стягивает вниз юбку (она падает, окутывая мне ноги), быстро выныривает из футболки, наше белье тонет в складках юбки, и мы уже лежим на шелковистом пледе, а он играет с моим телом, излишне чутко отвечающим на его ласки.
"Это всего лишь сон", - говорю я себе и прекращаю контролировать происходящее. Я хочу только испытывать эти новые, острые, приятно расслабляющие ощущения и позволяю Микаэлю целовать меня и двигаться во мне так, как ему угодно. Ему угодно по-разному. Он меняет ритм, положение наших тел и глубину - мне нравится всё, что он со мной делает, всё доставляет удовольствие, которое постепенно усиливается и, наконец, становится невыносимым, оглушающим.
Я вскрикиваю, и почти сразу, догнав последним толчком, стонет Микаэль. Он смотрит на меня теперь уже не "немного", а совершенно безумными глазами, и падает рядом, жадно прижимая меня к себе рукой и ногой. Он весь покрыт испариной, и мои пальцы тонут в его мокрых волосах.
- Ты волшебная, - нежно и подавленно произносит Микаэль.
- Нет, это ты - гений, - инстинктивно вру я.
На самом деле я не считаю свой разрушительный внутренний фейерверк его заслугой, но он этого не видит, ему очень важны мои слова, и он доволен.
- Тебе не было больно? - с тревогой спрашивает он, и я вспоминаю, что было - в самом начале - но это неважно.
Вокруг темно. Единственное окно домика заслоняет здоровенный облезлый шкаф, и единственное, что я вижу - шесть светящихся красных цифр. Они мигают и меняются. А, это часы. Небольшие совсем.
Я сижу перед ними на полу и жду чего-то хорошего.
- Глория! - доносится снаружи тревожный до истерики женский вопль.
- Тут, - сонно отвечаю я.
- Жива! - радуются за стеной и сразу спрашивают: - Что у тебя там?
- Дверь заколочена изнутри, окно чем-то задвинуто, - деловито констатирует другой женский голос, почти неотличимый от первого. - Как они вышли?
- Часики, - отвечаю я.
- Через крышу, - нервно определяет первый голос, - видишь, там лапник, под ним дырка... Наверняка лестница где-то есть, только ее спрятали. Что?! Глория, сколько времени на часах?!
- Ноль пять ноль семь двадцать три... двадцать два, - охотно отзываюсь я.
- Выходи оттуда, быстро!!! - вопят голоса дуэтом.
У меня планы другие.
- Нет, - возражаю я. - Я не могу уйти. Я жду маму.
Молчание на несколько секунд.
- Глория, послушай, - голос становится спокойнее и гораздо сильнее. - Это Марина и Марианна, ты ведь нас помнишь? Помнишь. Давай сделаем так: ты освобождаешь окно и вылезаешь к нам. Подождем твою маму вместе.
- Мы с ней можем разминуться, - не соглашаюсь я. - Мне сказали ждать в доме.
За стенкой чертыхаются.
- Тогда освободи окно, мы сами к тебе влезем!
Поднимаюсь с пола, делаю два шага туда, где должно быть окно, пытаюсь подвинуть шкаф. Не получается: он задвинут в угол и тяжелый настолько, что моя попытка хоть сколько-то его пошевелить оказывается бесплодной.
- Давай, Глория! - подбадривают голоса. - Если не освободишь проход, мама не сможет войти в дом.
- Сможет! - спорю я. - Мне сказали, у нее есть ключ от двери.
Опять молчание. Потом женский голос сообщает:
