И, вдруг, со средины площади вы видите нечто похожее на странную, сказочную процессию кубов, полушарий, колонн, шпилей, ромбов, соединенных в удивительно стройном разнообразии… Перед вами — Проспект Ильича. Как весела и легка эта улица! Какой талант мог вообразить и вычертить эти линии? Чьи вдохновенные руки выстроили ее? Вы спрашиваете, смотрите, — взор ваш не в состоянии оторваться от этих то лазоревых, то зеленых, то белых зданий. И вот, вам кажется, что удивительная процессия сейчас уйдет от вас, гремя, хохоча; и распевая сказочные песни. Боясь упустить ее, вы упиваетесь красками. Вы рассматриваете то черный бархат асфальта, на котором вышитым жемчугом искрятся точки, отмечающие переходы, и вам думается, что только по этому переходу, под светом этого светофора, вы перейдете на сторону счастья. К тому же, на бархате шаловливо сияют, словно воткнутые серебряные булавки с алмазными головками, столбы фонарей, и шары их, битком набитые электрическим светом, качаются под влажным ветром с реки. То вы глядите удивленно на красивый, недостроенный еще домище, сквозь багровый кирпич которого уже проступает, кажется, мрамор украшений и мыслятся витиеватые орнаменты. Голубой забор охраняет домище, — словно строители боятся, что здание понесется в плясе да так и не воротится, — потому что всякое бывает на свете! То вы поразитесь бесконечным плитам лабрадора, нежным, как атлас, обнимающим два или три этажа да еще, вдобавок, украшенным золотом вывесок и хрусталем витрин… Кому не понравится красота и легкость множества зданий во время заката, когда солнце, прощаясь, заливает их своими пламенными лучами и кажется: дивные заморские птицы, — розовые, зеленые, оранжевые — взмахнув крыльями, того и гляди исчезнут в глубоком небе, манящем их к полету.

Великолепен Проспект Ильича!

И над всем его великолепием господствует многоэтажный и многооконный дворец, называемый Дворцом культуры. Даже те, кому не нравятся современные дома и кто называет их коробками, которые можно вложить друг в друга как дети вкладывают один в другой свои игрушечные кубики, даже те находят в этом дворце красоту изумительную, которой, видимо, не суждено погибнуть. И чем больше вы всматриваетесь в это здание, тем вам кажется убедительней мысль, что здание и само чувствует свое достоинство.

Дворец построен уступами. На одном из уступов возвышается громадная статуя Ленина. Он стоит, сделав шаг вперед, простерши руку на запад. Вы глядите, и мало-помалу вам начинает чудиться, что он уже отделился от здания, и сейчас вы услышите его тяжелый громоподобный шаг. Стремительность его — прекрасна! Одушевление, охватившее его, — необычайно и пленительно! А простота его, — его пиджак, любимый галстух в горошинку, кепка, — приближает его воодушевление так близко к вам, что кажется, вы слышите его дыхание, — и дышите в такт с ним. Словно огромная мысль, воплощенная искусством в камень и бронзу шагает впереди вас статуя Ленина! И, всюду, где бы вы ни стояли на проспекте, вы видите Ленина так жe, как всюду в мире чувствуются теперь его мысль, его бессмертная воля, его неудержимый и стремительный гений.

Ленин!

Ленин стоит над Проспектом и видит не только его, но и весь город, все его сады, здания и заводы. Проспект переходит в мост, который пересекает большую реку. Ленин видит и мост, реку, и леса за рекой, и нивы колхозов. Закатывается солнце. Но — Ленин стоит так высоко, что думается: он видит не только закат, но ему уже виден восход.

Ленин стоит, простерши мощную руку на запад!..

Сияющий, искристый камень, темно-зеленый и твердый, из которого создана статуя, выламывали раскосые желтолицые люди в предгорьях хребта Туну-Ула. Длинный плот из столетних бревен нес камень этот по Енисею. Ревела река. Тайга шумела, как в песне. Плотовщики, бородатые русские мужики, сидели, покуривая махорку у костра, возле рулевого бревна, и тянули старинные сибирские: о той ли о каторге, о тех ли бродягах, о том ли славном море Байкале, о той ли омулевой бочке… А, молодежь, послушав их, заводила песню о Ленине. Старики, подумав и решив, видимо, что молодежь права, подтягивали басом, от звуков которого просыпались и вздрагивали в тайге медведи. Гигантский легендарный камень возвышался на столетних бревнах, и плескалась у его подножья, во тьме, река словно плескалась сама вечность.

Ленин стоит, простерши мощную руку на запад!

Поезд, вздымая тучи пыли, несется степями Казахстана. Он везет тяжелые медные слитки, выплавленные там, где катит свои мелкие волны, длинный, окаймленный камышами и лихорадками, Балхаш; где роет пески Или, где нескончаем через нее плашкоутный мост, по которому бегут к меди автомобили; где жгуча жаром и холодом мрачная пустыня Бетпак-Дала. Эти слитки меди казак шлет из Балхаша, дабы блестели поручни лестниц, по которым поднимаются к тебе, чтобы ближе рассмотреть твое лицо, возвышающееся над Проспектом и над нашим счастьем.

Ленин стоит, простерши руку на запад!

И, везли золото. Его везли из гор Алтая; из долин южного Урала; его добывали на Алдане; возле Верхоянского хребта; за ним ходили старатели к горам Черского; и плыли по реке Индигирке; и по реке Омолон; и по реке Анюй; и шныряли вдоль всех рек и ручьев, где только блестят, как рыбьи чешуйки, эти золотые искры. И гремели драги, и текла вода, и взрывали скалы, и размывали землю, и раздували огонь в плавильных печах, стучали молотом, плюща слитки, чтобы на фронтоне Дворца гигантскими золотыми буквами вылепить: «Просвещение — трудящимся. Дворец культуры имени Владимира Ильича Ленина».

Ленин стоит, простерши мощную руку на запад!

И, везли мягкий, нежный как улыбка в шестнадцать лет, алый шелк, взлелеянный возле арыков Узбекистана, где тутовые деревья пьют воду из потоков, прорытых человечеством еще в те времена, когда Гомер правил первую корректуру Иллиады, списка, сделанного по его личному манускрипту. Из