Подошла та минута, когда генералу стали подавать донесения отдельных командиров. Командиры писали о состоянии частей, об убитых, раненых, о количестве снарядов, а затем — сколько уничтожено немецких танков, орудий и солдат. Генерал бегал по кабинету, требовал чаю, читал Блока и Шевченко, путая строфы и слова, обнимал порученцев, и, совершенно изнеможенный славой и количеством уничтоженных танков, подошел к телефону. Его вызывал парторг СХМ Бронников.

Генерал услышал другой голос. Говорил Матвей:

— Оказалось, — сказал он, — Бронников-то забыл себе перевязку наложить… ну и упал возле…

— Ранен?

— Вроде… Да, с Бронниковым ничего. — Матвей вздохнул в телефон. — Я не знаю, как и сказать вам, товарищ генерал… Мы вас выдвинули в комиссию по похоронам…

— Похороны кого?

— Рамаданова… Лариона Осиповича.

— Ларион?! Да не может быть того, Матвей!

— Я тоже думал, что не может, — послышался грустный голос Матвея. — А он лежит рядом, в кабинете… возле книжного шкафа… Я почему позвонил, товарищ генерал-лейтенант, — мы желаем сегодня же похоронить Лариона Осипыча.

— Почему сегодня?

— Получен приказ: скорее вывезти эшелоны. Мы считаем, что все рабочие должны не только проститься с директором, но и присутствовать при погребении. А там и ехать. Не знаю, как вы, а мне решение кажется разумным.

— Да, да! Мне ясно. Вы хотите сказать рабочим: «Здесь лежит тело Рамаданова. Вы уезжаете, но помните, что мы, оставшиеся здесь, не отдадим этой могилы немцам, как и не отдадим всего завода!»

— Верно!

— Вы будете на заводе?

— А где же мне быть?

— Еду к вам.

Глава сорок пятая

Двадцать минут спустя, после разговора с Матвеем, генерал Горбыч был на СХМ. Но Матвей уже уехал. Его спешно вызвали в обком.

Вызывал Матвея первый секретарь Стажило. Прислали машину. Первый секретарь, машина — все это указывало, что дело предстояло разрешить какое-то большое… и тем не менее Матвей на обкомовской машине сначала заехал домой. Дело в том, что дорога в обком пролегала мимо вокзала. Достать сейчас машину трудно, все заводские машины, — даже автобусы, — перевозят материалы… и Матвей рассчитывал отвезти на большой машине хотя бы часть багажа родителей, а если удастся, то и самих…

Но если вдуматься, — а Матвей боялся вдуматься, — то ему не столь хотелось отвезти родителей, потому что старик Кавалев и сам был достаточно предприимчив и, небось, уже отправил багаж, сколь ему хотелось узнать участь Полины. Она исчезла тотчас же после окончания боя. Говорили, что она убежала из радиоузла вместе с Мотей. Мотя, — это еще повод для беспокойства, — так ненавидит Полину… могла причинить даже вред умышленно… Силигура на все вопросы Матвея отвечал как-то неопределенно, явно смущаясь, так что Матвей даже крикнул:

— Уголовщина или нет, ты отвечай прямо?

Силигура потупился. Он не знал, что тут и сказать. Наверное, у Полины Вольской достаточно оснований, дабы скрывать свое имя и работать возле станка? Надо и у ней спросить: желает ли она, чтобы Силигура рассказывал о ней? Поэтому Силигура сказал неопределенно:

— Мотя у вас на квартире, так я слышал. Вы бы, Матвей Потапыч, к ней обратились. — И, слегка улыбнувшись, он добавил: — История велит мне быть объективным.

— А смеешься чему?

— Тому и смеюсь, что не бывает объективной истории. Да и нельзя сказать, чтоб я смеялся, Матвей Потапыч. Время мало смешливое. Разве что ухмыльнешься.

— Значит, не уголовщина?

— Матвей Потапыч! Вы хотите знать мое мнение о любви?

— О какой любви?

— О той, которой, Матвей Потапыч, охвачены и Мотя, и Полина Андреевна… и в которой они все сознаться себе никак не могут. А может быть, и

Вы читаете Проспект Ильича
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату