Снежинка надулась.

— Таффи! Джаспер великолепен!

— Отнюдь, — не согласился я. — Великолепен тот, чей облик являет собой зрелище необычное и вместе с тем величественное. Как мой. — Я грациозно поднял голову и распушил манишку. — Великолепен тот, у кого мех шелковистый и густой, без проплешин. Как у меня. — Я повернулся к ней боком — так я смотрюсь эффектнее. — Великолепен тот, у кого милые полоски и очаровательный персиковый окрас, а не медный, вульгарно броский.

После чего добавил с горечью:

— Великолепен тот, кто воспитан и не плюётся в первого встречного.

Снежинка, прикрыв ротик лапой, издала смешной, котеночий мяф.

— Что за девичьи хиханьки? — строго спросил я.

— Таффи, скажи, а может, ты просто капельку, самую малость, ревнуешь, а?

Я оскорбился.

— Я? Чтоб ревновал к этому уродскому лысяку? Я вас умоля-я-яю!

— Странно, потому что очень на то похоже. — Тут Снежинка узрела Тигра, который как раз показался над стеной. — Привет, Тигр. Наш Таффи, кажись, меня к Джасперу приревновал.

— Ничего не приревновал, — рассердился я. — Просто пытаюсь вразумить Снежинку. Зачем влюбляться в такого неотёсанного грубияна, когда вокруг полно всевозможных роскошных красавцев, прекрасно воспитанных?

— Потому, — со знанием дела пояснил Тигр, — что любовь не слушает голоса рассудка. Настоящая любовь слепа.

— Как и Снежинка, вероятно, — фыркнул я, — коли она такого милашку Джаспера себе облюбовала.

Ну, ладно, ладно. Покусайте меня. Да, это было грубовато. Снежинка наверняка обиделась, потому что, когда мы снова встретились в тот день, она прошла мимо, задрав голову.

— Видишь, что делает эта ваша любовь? — обернулся я к Тигру. — Раз — и превращает одного из твоих лучших друзей в мисс Надменность.

Тигр потряс ушами.

— Эх, Таффи, ни капли в тебе романтизма. Что ты можешь знать о любви?

Что я могу знать о любви? Я вам скажу. Кучу всего! Не думайте, что Таффи никогда не окунал свои пушистые лапки если не в бурные волны страсти, то хотя бы в лёгкую рябь.

Я барахтался в любви четыре раза.

Моей первой великой любовью была Коко. Чудесная, несравненная Коко! Чёрная! Блестящая! С золотыми глазами! Плыла, как пава! Я боготворил Коко издалека — из нашего сада, а жила она в нескольких домах от меня. Я был тогда юнцом, слишком незрелым, чтобы овладеть мастерством ухаживания за дамой. Всякий раз, когда Коко шла мимо, я отворачивался и «не замечал её», делая вид, что слишком занят игрой «Закинь жука в ворота», где воротами служила решётка для стока воды под тротуаром.

Так и не осмелился заговорить.

Но в один скучный донельзя день я сидел и смотрел с Элли старый фильм по телику. Там приятная золотоволосая девушка танцевала с мерзотным богатеньким гадом, который поспорил со своими дружками, что женится на ней. Со сцены за ними печально наблюдал симпатичный розовощёкий парень с лютней. Он был настолько беден, что до замка добирался на попутной повозке с сеном. Один из музыкантов услышал вздохи паренька и спросил, в чём дело. Наш герой указал на золотоволосую.

— Я влюбился, — чуть не зарыдал он. — Но увы мне! Этот человек богат, а я беден. Она никогда не станет моей.

— Да брось! — сказал приятель. — Трус красотку не завоюет!

И вот, когда музыка закончилась, бедный парень поймал красивую девушку за руку и увлёк за колонну. До чего ж здорово у него был подвешен язык! Он повёл речь о звёздах, и луне, и своём переполненном любовью сердце. Умру, мол, от горя, если вы меня отвергнете.

— Выходите за меня! — взмолился он. — Убежим нынче ночью! Станем мужем и женой.

Разумеется, Элли к концу фильма рыдала в три ручья. Мне и самому пришлось украдкой стянуть её скомканную салфетку, чтобы промокнуть подступившую слезу. «Трус красотку не завоюет, — сказал я себе. — Буду храбрым!»

Но судьба жестока. Когда я на следующее утро поспешил в сад Коко, её уже не было. Вся семья как испарилась. Остался пустой дом, пара вывесок