минувшие великие наслаждения и произнесла такие два стиха:
«О царевна, – сказала ей дочь везиря, – не будь со стесненной грудью и пойдем сейчас к окну дворца – у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и сладкою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный». – «По какому признаку ты узнала, что он покинутый влюбленный?» – спросила Ситт Мариам. И дочь везиря сказала: «О царевна, я узнала это потому, что он говорит касыды и стихи в часы ночи и части дня». И Ситт Мариам подумала про себя: «Если слова дочери везиря истинны, то это примета огорченного, несчастного Али Нур ад-Дина. Узнать бы, он ли тот юноша, про которого говорит дочь везиря!» И тут усилилась любовь Ситт Мариам, ее безумие, волнение и страсть, и она поднялась в тот же час и минуту, и, подойдя с дочерью везиря к окну, посмотрела в него и увидела, что тот юноша – ее возлюбленный и господин Нур ад-Дин. И она пристально всмотрелась в него и узнала его как следует, но только он был больной от великой любви к ней и влюбленности в нее и от огня страсти, мук разлуки и безумия любви и тоски, и увеличилась его худоба, и он начал говорить и сказал:
И, увидев своего господина Нур ад-Дина и услышав его проникающие стихи и дивную прозу, Ситт Мариам убедилась, что это он, но скрыла свое дело от дочери везиря и сказала ей: «Клянусь Мессией и истинной верой, я не думала, что тебе ведомо о стеснении моей груди!»
А затем она в тот же час и минуту поднялась и отошла от окна и вернулась на свое место, и дочь везиря ушла к своему делу. И Ситт Мариам выждала некоторое время, и вернулась к окну, и, сев у окна, стала смотреть на своего господина Нур ад-Дина и вглядываться в его тонкость и нежность его свойств, и увидела она, что он подобен луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, но только он вечно печален и струит слезы, так как вспоминает о том, что минуло. И он произносит такие стихи:
И когда Мариам услышала от Нур ад-Дина, влюбленного, покинутого, это стихотворение, пришло к ней из-за его слов сострадание, и она пролила из глаз слезы и произнесла такое двустишие:
И Нур ад-Дин, услышав слова Ситт Мариам, узнал ее, и заплакал сильным плачем и воскликнул: «Клянусь Аллахом, это звук голоса Ситт Мариам-кушачницы – без сомнения и колебания и метания камней в неизвестное! Посмотреть бы, правильно ли мое предположение, действительно ли это она или кто-нибудь другой!» И потом усилилась печаль Нур ад-Дина, и он заохал и произнес такие стихи:
А когда он окончил свои стихи, Ситт Мариам принесла чернильницу и бумагу и написала в ней после священных слов: «А затем – привет на тебе Аллаха и милость его и благословенье! Сообщаю тебе, что невольница Мариам тебя приветствует и что велика по тебе ее тоска, и вот ее послание к тебе. В минуту, когда эта