Дойдя до очага, я вдруг тепло ощутила, враз согрелась. Протянула руки к огню. Языки пламени почти коснулись кожи да не обожгли.
- Это пламя - ее огонь, - проговорил Зоран. - Всегда греть тебя станет.
Тут я глаза подняла и поспешила очаг обойти.
Она такой же как во сне моем была. Точь-в-точь. В черном вся, с лицом закрытым, глазами, на меня взирающими, и рукой протянутой. Будто прямо ко мне.
- Ушедшая, - прошептала я. - Мать моя непризнанная...
И ладони ее мне на плечи легли.
- За что же ты дочери своей страдания принесла? За что не пощадила?
И шепот ласковый как песня полился...
- За что не защитила? За что покинула?
«Сама ты меня покинула, Вёльма, признавать не захотела. А путь тебе указать непросто было», - шептала в ответ.
Вгляделась я в ее лик и показалось будто сама на нее похожа. Ступила было вперед, ближе подойти да не удержалась. Ноги подкосились, и упала на колени.
- Ушедшая, мать моя непризнная, сама я к тебе пришла, - снова зашептала, - защиты и помощи просить. Сил мне дай и развей мое горе по ветру будто пепел. Сожги любовь мою в огне своем - пусть не будет ее навеки. Не хочу в сердце ее хранить, не хочу предателя помнить.
Просить прошу, а что взамен дать. Нельзя мне ей служить, нельзя белую бусину терять, нельзя...
- Помоги мне, ушедшая, дай сил, - слабо повторила. - Не служила я тебе прежде и знаю, что не оставишь меня. Белую бусину из ожерелья твоего принимаю и с ней силу твою...
Взглянула на нее и показалось, будто сквозь складки легкой ткани возникло ее лицо и легкая, едва уловимая улыбка.
Подняла я дрожащую руку, чтоб к ее ладони коснуться, договор наш скрепить. Протянула пальцы и едва-едва дотронулась, а после все и померкло.
Очнулась уже днем.
Свет дневной в глаза ударил и больно стало.
- Лисица-синица и где ж ты гуляла? - пропел Тишка. - Где была так долго, что извелись мы все! Меня, шута бедного, и того подняли не свет ни заря!
- Умолкни! - цыкнула Варвара. - Вёльма, слышишь ли меня?
- Слышу, Варварушка. Встать помоги...
Осьмуша тут же подскочил и помог мне сесть.
В комнате, прежде лишь Всеславу и его союзникам принадлежащей, Зоран сидел.
- Сильно ты утомилась, Вёльма, - сказал. - Без чувств тебя сюда принес. А Варвара после зельями своими отпаивала.
Я взглянула на себя - платье новое, чистое, меховым плащом укрыта. Отчего ж я здесь?
Как вспомнила, так будто стрелой грудь пронзило... Слезы сами подступили.
- Не плачь, лисичка, не плачь, - Тишка стал гладить меня по голове. - Нет твоей вины ни в чем.
- И то верно, не плачь, сестра, - добавил Зоран. - Печаль уйдет, так огонь сказал. А время унесет ее следы и будешь ты снова счастлива как прежде.
- Как прежде, - повторила за ним бессмысленно. - Зоран, услыхала ли она молитву мою?
- Она все слышит, Вёльма.
- Вёльма! - вскрикнула Варвара. - Никак ушедшей молиться надумала?
- Боги светлые, помогите! - пискнул Тишка и полез под кровать.
- Не кричи, Варвара, - спокойно ответил Зоран. - Нет ее вины в том, что сказать желаешь. Договор их не скреплен. Вёльма руки ушедшей коснуться не успела - чувств лишилась. Если желаешь, сестра, вернешься и довершишь дело.
Ничего я не сказала ему в ответ. Только голову опустила и закрыла лицо руками.
***
Темные от дождя стены покинутых людом домов казались мертвыми. Того и гляди нечисть какая из-них покажется. Зашипит злобно, оскалится и царапины от когтей на бревнах оставит. А следом за ней целая орда нежити хлынет и тогда уж не спастись нам, никому. Говорят, шаманы гарнарские немерено ее разбудили волшбой темной.
Вздрогнув, я плотнее запахнула плащ и убрала со лба прилипшие волосы. Непогода вот уж третий день изматывала незадачливых путников. А холод - холод крался следом за дождем. Проникал под одежду, царапал кожу, колол будто насквозь и отказывался выходить из тела, оставаясь там, кажется, навечно.
