рубахе в горошину.
— Разбогател, Седякин? — удивился заказчик, — подметки-то готовы?
— Подметки-то? Не готовы подметки. Не до подметок тутот-ко, жену сыпняк прибрал, давеча свез на Волково.
— Та-ак, — протянул заказчик и, помолчав, добавил: — Ну, а подметки когда же?
— Подметки? Заходи на неделе.
Заказчик был человеком сердечным, да и подметки могли обождать. Он заглянул в подвал недели через две.
— Ну, как подметки-то?
— Маются, — отвечал Седякин.
— Чего, маются? — не понял заказчик.
— Говорят тебе, детки в сыпняке маются!
Заказчик заволновался, отступил за порог.
— Медика звал, Трофим Антоныч?
— Были медики, Бог с ними… А за подметками заходи на неделе.
Стыли очереди у продовольственных лавок, плавали тучи над крышами, на заборах выцветали декреты. Вши, нательные и платяные, незаметные серые плащицы, воспользовавшись бесплатным проездом, заполнили вокзалы, теплушки, трамваи, миллиардами миллиардов ползли по России…
В третий раз зашел заказчик за подметками. Дверь была открыта настежь, сапожник сидел в раздумьи.
— Один теперича? — спросил опасливо заказчик.
— Один в настоящее время.
Заказчик пожалел:
— Заходи ко мне, что ли. Похряпаешь.
— Сам хряпай, — ответил Седякин, — меня подметки ждут.
Через несколько дней на дверях полуподвала висела бумажка с государственной печатью. В бумажке значилось:
«Ввиду смерти квартиронанимателя, гражданина Седякина, помещение с находящим имуществом опечатано Жилотделом райсовета. Преджилотдела товарищ Ударов.
Секретарь: Товарищ Ботвинник».
— Плакали мои ботиночки… сволочь! — подумал заказчик и плюнул в печать.
9
Топография жизненных путей, до революции бывших «Господними», продолжает оставаться областью малоисследованной. Дороги скрещиваются и разбегаются, помимо человеческой воли, влекомые неразгаданным законом, диктующим направления и сроки. Таинственным образом жизнь Абраши Едвабника в некоей точке соприкоснулась с домиком на 5-ой Рождественской.
Начальник Отдела управления и обладатель лучшего в городе «Мерседеса», Абраша Едвабник являлся не только хозяином красного Питера, не только сухим рационалистом и суровым администратором, от слова которого зависели судьбы людей и содрогались болтливые машинистки, — он был еще влюбчивым юношей со вкрадчивым голосом, искренним поклонником и покровителем литературы и искусства. Это именно он, Абраша Едвабник, организатор трудовой колонии для проституток в окрестностях Сестрорецка и образцового концлагеря для нетрудовой буржуазии, предложил известному художнику исполнить эскизы ливрей, попон и колесниц для траурных кортежей Отдела захоронений, в целях поощрения таланта; художник поморщился и принял заказ. Именно ему, Абраше Едвабнику, принадлежит авторство знаменитого воззвания к писателям:
«Театр должен взять на себя миссию провести широчайшую агитацию в хлеборобных округах в пользу снабжения продуктами первой необходимости неурожайных местностей и центров. Писатели и драматурги! Пишите пьесы на тему о проднужде РСФСР и необходимости всемерной поддержки голодающих частей республики! Театрализация лозунгов Наркомпрода поможет сов. власти в ее продполитике!»
В тот вечер Абраша Едвабник угощал обедом долговязого писателя и первую балерину академического балета, меланхолическую и прозрачную, как нестеровская монахиня. Вдоль окон с видом на Дворцовую площадь на длинных полках лежали груды отмычек, отверток, ножей и напильников, револьверов, ручных фонарей, таинственных и необычных воровских инструментов, предназначенных для показательной выставки петербургской преступности. По стенам обширного кабинета висели карты, диаграммы, портреты Зиновьева, Урицкого и других вождей и пейзаж Левитана. В углу были
