Санс не может ответить. Он слабо дёргается, пытаясь высвободить руки, но, когда ему это не удаётся, то просто улыбается, хоть и грустно.
— Я не буду тебя убивать, — он сказал это уже тысячу раз, наверное. — Живи со своей болью, слышишь? Расплачивайся за то, чего не смог совершить. А я... я буду тоже. Это справедливо для нас обоих.
Это честно. Это правильно. Золотые цветы колышутся, когда Санс приоткрывает рот, пытаясь сказать что-то, но вместо звуков из горла вырывается лишь воздух. Он кивает вниз, на свои руки, и Папирус всё же отпускает их, нехотя. Санс слабо улыбается.
«Никогда не ненавидел тебя», — жесты упрощены, чтобы он понимал. — «Прости, Папс».
Цветы холодные, они обжигают ладонь. Папирус знает каждый проклятый бутон на его теле. Какая-то часть его искренне винит во всём себя: за то, что не послушал когда-то, за то, что долгие годы был неласков и далёк. Понадобилось многое, чтобы он вспомнил о важных вещах. Понадобилась чужая смерть, и эти цветы на белой кости, и безграничная боль, пережитая не им. Прошло много дней, прежде чем он выучил правильный урок.
Он не умеет быть добрым, правда. Но Санс доверчиво кладёт голову ему на ладонь, и цветы на его щеках становятся мокрыми от слёз.
Папирус чувствует, как разливается в воздухе их сладкая горечь.
Помни
Он просыпается от удушья. Темнота комнаты давит со всех сторон, когда он резко садится, наклоняясь вперёд и хватая ртом воздух. Наверное, несколько цветов снова согнулись, перекрывая доступ кислорода — такое уже случалось раньше. В первый раз он паниковал и думал, что всё же задохнётся, пока Флауи не заставил его просто успокоиться и попытаться найти правильное положение. После этого были ещё подобные ночи, но Санс уже знал, что делать. Задыхаться всегда страшно, но каким-то непостижимым образом он перестал бояться и этого тоже.
Дыхание восстановилось. Он слышит, как воздух проходит сквозь частично заросшее горло с противным свистом. От этого звука рядом с кроватью шевелится неясный силуэт — Флауи приподнимает голову, разбуженный шорохами. Санс ощущает на себе его изучающий взгляд.
— Снова?
Он кивает. Жестикулировать в темноте кажется плохой идеей.
— Ты в порядке? — Флауи прислушивается к его дыханию и, удовлетворившись, продолжает. — Отдыхай, тебе нужно поспать. Хорошо?
Он послушно откидывается на спину, осторожно, чтобы цветы остались на месте, и делает несколько глубоких вдохов. Отлично, теперь всё нормально. Флауи опускает голову, убедившись, что Санс внял его совету, и снова засыпает.
Санс хочет поступить так же, но вместо этого смотрит в потолок до утра.
***
Цветы причиняют много неудобств. С ними трудно есть, невозможно говорить — приходится использовать язык жестов, который прекрасно понимает один лишь Флауи. Ещё они болезненно тянут, когда он неосторожно одевается или цепляется за что-то. Но самое главное — они периодически заставляют задыхаться, и это, пожалуй, самое тяжёлое.
— Возможно, они завянут когда-нибудь, — говорит Флауи однажды, когда они сидят на кухне. Папирус заперся в своей комнате, громко хлопнув дверью: они с цветком снова что-то не поделили. Санс не знает, как заставить этих двоих ужиться, если такое вообще возможно. — Прошло довольно много времени с тех пор как Фриск.... В общем, они же прекратили расти. Может, они просто умрут, как любое другое растение, и тогда ты вылечишься.
Санс лениво поводит плечами. Никто в Подземелье не знает, отчего на человеке появились эти цветы. Никто не знает, отчего болезнь поразила и его самого. Он мог бы обратиться к Альфис, но ему не хочется, чтобы та ковырялась в его теле своими приборами и причиняла боль большую, чем уже есть. Не то чтобы цветы действительно мешают жить, учитывая то, что жить ему не очень-то и хочется; не после того, как Фриск умерла, не дойдя до барьера самую малость.
Цветы напоминают ему о ней. Золотые лепестки щекочут щёки, наверное — он почти ничего не ощущает там, где они растут. Цветы хранят в себе память и, даже если бы была возможность вылечиться, Санс сомневается, что он бы воспользовался ей.
— Эй, не грусти, — тихо просит Флауи, заметив, что он равнодушно смотрит на крошечный бутон на запястье. — Она не хотела бы видеть тебя несчастным.
«Я знаю».
Ему трудно улыбаться, это больно, поскольку цветы растут на лице, но он всё же пытается. Флауи улыбается в ответ, сочувствующе, и гладит его
