Она вдруг съежилась и показалась мне совсем не взрослой женщиной, генералом с двумя боевыми топорами, которая еще час назад расшвыривала монстров, будто жеребят, а маленькой девочкой, вдвое младше меня. Она продолжала теребить оборки своей тилльской рубахи, и лишь сейчас я заметила, что подол искусно вышит совсем не узорами степного народа. Знакомые мне по югу яблоки, лошади и колоски переплетались в диком танце. Если Секира и хотела вытравить из себя все королевское, то у нее это плохо выходило.

– Я должна сознаться, – тяжело вздохнула она. – Наши победы… Во всяком случае, многие из них – это заслуга Мастоса. – Женщина с тревогой посмотрела на Атоса, но, увидев, что тот скорее растерян, нежели разгневан, продолжила: – Он часто потом присылал письма. О том, что Крианна – самый достойный претендент на трон, я узнала от него. Мастос списался с ней и, можно сказать, составил нам протекцию. Это то, о чем я рассказала Атосу. Но было и другое… Мастос сообщил мне, как устроить осаду Буревестниковой заставы. Он давал советы, когда наступать, а когда отойти, потому что на подходе вражеское подкрепление. Я не такой уж хороший генерал, Атос. Боец неплохой, но все, что мы сделали потрясающего… в этом нет моих заслуг.

Она уныло повесила голову. Неожиданно с утешением помог не Атос, а Извель, чья темная ладонь легла на щеку Секиры.

– Ну-ну, как по мнэ, так ты достаточно потрясающая, – прошептала ока, чем заслужила благодарную улыбку.

Как ни странно, признание Секиры в том, что она лгунья, меня не обрадовало, а расстроило. Легко было с недоверием относиться к ней, когда она была лишь образом, абстракцией, похитившей дружбу и расположение моего некровного брата. А в тот миг, как она предстала передо мной во плоти, неуверенная, честная, порывистая и вправду так напоминавшая меня саму пару лет назад, ненавидеть ее стало невозможно.

Все мы, словно приговора, ждали, что скажет Атос. Бок о бок он шел с Секирой на ратное поле, а она, оказывается, ставила все на карту по подсказке, возможно, самого сумасшедшего старика в Королевстве. Крайниец вздохнул. Он тоже изменился, мой Атос. Может быть, и не стал всепрощающим, но его гордость, самолюбие и гневливость перестали кипеть, будто наш чай в котле. Они лишь оттеняли легким послевкусием его главные черты: великодушие и веру в людей.

– Мастос не махал за тебя топорами, когда мы бились у Катоны. Он не получал за тебя увечья, когда мы выстаивались у переправы Аскилоса. Он не поднимал флаг Белого Чертополоха над Ярвеллом вместе со мной. Да, возможно, он помог нам. Но ты сделала все сама.

Она с такой благодарность взглянула на него, что мне вдруг стало неловко. Будто я присутствую при чем-то очень личном. Секира же посмотрела на меня и сказала:

– Мастос очень много в последнее время писал о тебе, Лис. О том, как важно нам с тобой встретиться.

– Я сейчас скажу откровенную глупость, но, – я запнулась, – каковы шансы, что Мастос и есть твой тилльский бог, который посылал тебе сновидения? Не подумай, что я сошла с ума, но я знала бога в человечьем обличье. Такое вполне возможно.

– Мастос – мой бог? Это вряд ли. – Секира покачала головой. – Я не чувствовала ничего божественного в его письмах. Осведомленность, расчет – он будто выражал в этих посланиях самую суть своей жизни. Но он человек, не бог, в этом я уверена. Тилльское божество – Кац-Хуцаа – это бог времени.

– Но и он тоже постоянно нас преследует. – Я вскочила. – О нем говорила присланная предупредить нас Поглощающая, о времени твердилось в той рукописи, что мы нашли в библиотеках, – якобы оно покарало короля-медведя.

– Рукопись! – закричала вдруг Извель. – Тилльский!

Мы всполошились. Откуда-то из-под юбок ока достала истрепанные листы, пальцы ее дрожали так сильно, что казалось, будто строчки пустились в пляс.

– В концэ истории был кусок тэкста. Прэдсказание о возвращэнии короля проклятого народа, – объяснила она ничего не понимающей Секире. – Можэт быть, мы ужэ пропустили его приход, а можэт, там есть что-то, что сможэт нам помочь. Сможэшь ли ты перевэсти язык ханси?

– Попробую, – неопределенно отозвалась Секира и положила старинную рукопись на колени. Ее глаза быстро забегали по строчкам, которые больше напоминали мне размазанного по листу жука, чем отдельные слова или буквы.

– Харбаа, – прошептала она. И, судя по тону, это было одно из тех слов, что приличные тилльцы не говорят в кругу семьи.

– Ну что там? – Атос уже не мог сдерживать нетерпение.

– Я поняла далеко не все, но переведу вам то, в чем уверена, – произнесла генерал. – «Король-медведь вернется, когда люди напитают его земли кровью и построят до небес огромную дверь из мокрого железа посреди кфалатат». Этого слова я не знаю, да и в «людях» не уверена, это могут быть прислужники или подданные, но на суть это не влияет.

– Зато я знаю, – прошептала Извель, и ее глаза расширились от ужаса. – Это искажйонный заокраинский. Кфалатат – это Квалла-туат.

– Матерь гор, – перевела я. – Яснее не стало.

– В Заокраине так столэтия назад называли горную цепь Хаурака. Якобы от нее пошли всэ прочие горы. Дверь посрэди матери гор, помилуйте нас все боги…

Мой разум судорожно пытался осознать масштаб влияния этого короткого предложения на всю историю Королевства. И хотя мои познания в ней были весьма поверхностными, я читала, что Врата Ремира, построенные посреди горной цепи Хаурака для связи юга и севера, стояли уже не одну сотню лет. В голове калейдоскопом проносились года, когда Королевство жило в роскоши и богатстве, а затем война за войной, нищета, голод, боль, разруха. О да,