— Ты… — слова застревали в горле, руки похолодели, — ты из Ордена?

— Откуда ты про него знаешь? — мигом подобрался Хан. И это был ответ на вопрос. Выдать Абби? Ни за что!

— Алисса сказала про вас, — кое-как выдавила я, — что лучше отдать платок ей, иначе меня убьют.

Потом взглянула на Хана и неожиданно спокойно спросила:

— Ты меня убьешь прямо сейчас?

— Убью? — Хан аж дернулся. — Нет, Ева, тебя не за что убивать.

Сказанная фраза резанула невидимым ножом. То есть было бы за что — убил бы?

— Ты хотела отдать платок, — продолжил мужчина, стоя передо мной и глядя сверху вниз. — Странно, я еще не слышал, чтобы те, кто прикасался к вещам, мечтали от них избавиться.

— Всегда считала себя особенной, — буркнула я. Стало вдруг не по себе от того, что сижу здесь полуголая. Лихорадочно натянула брюки и встала, постаралась отодвинуться от Хана. Тот следил за мной, чуть повернув голову.

— Без шуток, Ева. Тебе не будет предъявлено никаких обвинений. Ты соприкасалась со скверной, но не поддалась ей. Знаешь, я тобой горжусь.

— Зачем тебе этот платок?

Гордится он. Сделал из меня наживку, а теперь гордится!

— Я его уничтожу, — ответил Хан. — Все вещи скверны должны быть уничтожены, чтобы не стало возможности творить с их помощью зло на земле.

— Сбавь пафосные обороты, — посоветовала я, — какое зло? Судя по всему, с этим злом вы уже кучу лет боретесь. И все никак не можете одержать победу. Почему решили, что вещи можно использовать только во зло?

— Это долгая история. Ева, отдай платок.

Очень хотелось сказать: «Попробуй найди», — но язык не желал такое произносить.

Хан ждал, а я думала.

— Если отдам платок…

— Отдашь, — перебил ее Хан. — Ева, иначе я… вынужден буду тебя судить.

— Сможешь?

Кажется, у меня на лице что-то такое отразилось, отчего Хан на мгновение отвел глаза в сторону. Всего лишь на мгновение. И глухо произнес:

— Ты не понимаешь…

Я молча ушла в ванную, где в укромном месте лежал платок. Молча принесла и отдала, с трудом сдерживаясь, чтобы не швырнуть его в лицо мужчине.

Человеку из Ордена.

— Брать-то не противно? — не удержалась, когда Хан взял платок и сунул его в карман брюк.

— Ева… это все так сложно.

— А я дура, ага. Только дура могла поверить тебе!

Миг, и я оказалась прижатой к стене. Хан обхватил мое лицо ладонями и заговорил. Быстро, с отчаянием:

— Да какая же ты дура, идиотка? Еще ни одна женщина так меня не бесила и не завораживала. Запомни, Ева, увидишь вещь с такими кружевами — беги от нее. Потому что если ты опять возьмешь скверну и оставишь у себя, мы снова встретимся. Но уже не так романтично. Не хочу тебя судить, не смогу. Просто живи, хорошо? У тебя это отлично получается. А я и так тебе причинил кучу неприятностей.

— Ты о чем? Вроде как, наоборот, спас.

Сердце колотилось как бешеное. Я руками цеплялась за запястья Хана, боясь отпустить. А он продолжал прижимать меня к стене и говорить. Так, словно очень торопился все высказать:

— Говоришь, твои кошмары начались после первой нашей встречи? Никогда не верил в генетическую память, а тут больше ничего не приходит на ум. Я попросил порыться в твоем генеалогическом древе. Твоя пра-пра… в общем много раз прабабка была родом из Гольштейна. Помнишь, я тебе рассказывал про массовую казнь в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году? Она была одной из восемнадцати сожженных.

Кажется, у меня глаза округлились до размеров блюдечек. А Хан продолжал:

— К инквизиции она попала на восьмом месяце беременности. И там ее изнасиловали, отчего начались преждевременные роды.

Я издала булькающий звук.

— Буквально через день ее казнили. А ребенка забрал… кхм, мой предок.

— Он был инквизитором? — поинтересовалась машинально. Перед глазами разворачивались кадры из кошмаров. Родовая память? Она существует? И все, что испытывала я, когда-то испытывала моя родственница?