– Нет, нет, нет, ты ошибаешься! – возразила Диомедея. – Я знаю его и вижу, что с ним сейчас творится. Он очень – очень! – рад тебя видеть. Просто не был готов к такому повороту.

– Что происходит? Он собирался покончить с собой?

– Он собирался покончить с телом, – очень странно сказала Дио, не сводя с меня своих гипнотизирующих глаз.

– Боже, моя голова сейчас просто лопнет от всей этой…

– Знаю, знаю, потерпи еще чуть-чуть. Он все расскажет тебе сегодня. Это должен сделать он сам, не я.

– Мне страшно, – призналась я. – У меня такое чувство, что вот-вот случится что-то ужасное…

– Лика, – она взяла меня за плечи. – Ты думаешь не о том. Посмотри, он жив, он рядом и он рад тебе. Дай своим чувствам говорить вместо тебя и не позволяй, чтобы вместо тебя говорил страх. Ты же рада, что он сейчас здесь?

– Безумно.

– Вот и сосредоточься на этом… безумстве.

Она была права. Мне нельзя впадать в отчаяние.

– Но если что-то пойдет не так, – осторожно начала она. – Если он, черт возьми, только попробует не выложить тебе все, то…

Дио умолкла и, оглянувшись на Феликса, вытащила из внутреннего кармана конверт песочного цвета.

– То покажи ему это и попроси рассказать, кто это.

Я открыла конверт и мельком взглянула на фотографию.

– Он знал их? – спросила я, разглядывая двух незнакомых людей на фотографии: очень привлекательного, на мой испорченный Голливудом вкус, парня – японца или какой-то близкой национальности – и восхитительную девушку.

Лицо девушки можно было бы назвать европейским, если бы не разрез глаз, намекающий на восточное происхождение, и прямые черные волосы, струящиеся по плечам. Она смотрела на него с каким-то нечеловеческим обожанием, обняв его за шею. А парень улыбался, глядя прямо в кадр, и эта улыбка была до странного знакомой.

– Да. Он знал их очень хорошо.

– Но какое отношение они могут иметь ко мне? К нам?

– Самое непосредственное, Лика. Самое непосредственное.

Я подавила приступ любопытства и сунула фотку обратно в конверт.

– Эта фотография – тяжелая артиллерия. Прибереги ее только на тот случай, если вдруг почувствуешь, что твои собственные резервы на исходе. Но я уверена, что до этого не дойдет.

Я кивнула ей и оглянулась на Феликса.

– Они близко знакомы? – я указала на женщину-пилота, содрогаясь от мысли, что обнимала Феликса в вертолете именно ее руками. – Кто она?

Дио озадаченно оглянулась на женщину.

– Просто пилот.

– Она очень… красивая.

– Тело – это всего лишь обертка, – возразила Дио.

– Да, пожалуй, – сдалась я.

Дио еще раз обняла меня, и в тот момент, когда она развернулась, Феликс закончил свой разговор с пилотом и двинулся ко мне.

Мое закатное солнце. Мой тихоокеанский шторм.

Мужчина, ради счастья которого я бы продала душу, если бы ее у меня потребовали. Когда-то я мечтала, чтобы тот раз, когда я бежала к нему навстречу по ступенькам школьного крыльца, – не был последним. Что ж, похоже для исполнения этой мечты на счету моей кармы каким-то невероятным образом оказалось достаточно средств. Спасибо, Невидимый, спасибо, мой Щедрый…

Я стояла, прислонившись к машине, отчетливо чувствуя каждый удар своего сердца, и пыталась подавить нарастающее волнение. Подумать только, десять минут назад я целовала его так, как еще никого в своей жизни. Быстро, как кадры в киноленте, в моей памяти мелькали все те сцены, что мы пережили вместе: я сижу с ним в его машине, я выбегаю к нему под дождь, я веду его за руку к дверям своего дома, я плачу на его плече в коридоре больницы, он не сводит с меня глаз, пока я бегу к нему по ступенькам школы. Он спасает меня, он зашивает мою рану, я опускаю руки ему на плечи… Дыши глубже, Лика. Он несет меня в постель. Я вытягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но рука не слушается…

И вот теперь я здесь. За сотни километров от родного дома, в далекой стране, среди людей, о которых я ничего не знаю. И в то же время я уверена, что не было и нет на Земле места, где я была бы нужнее, важнее и уместнее, чем здесь и сейчас.

Вдох. Выдох.

Феликс подошел ко мне и обнял.