— Да, — я могу говорить только тогда, когда не смотрю в голубые глаза этого парня.

Мы молчим некоторое время, испытывая неловкость. Для Питта это в новинку, мне не привыкать. Я делаю неуверенное движение вбок, чтобы обогнуть парня, глупо улыбаюсь на прощание. Когда осторожно обхожу его, как робот-краб, твержу про себя, какая я идиотка.

— Ты ведь работаешь здесь? — этот вопрос летит мне в спину, как брошенный вдогонку булыжник. Он вышибает из меня дух.

Я обернулась, цепляясь за лямку сумки обеими руками, как за спасательный круг. Губы у меня дрожали от острого приступа паники.

— Да.

— Новенькая? Давно приехала?

Питт поправил челку, которая спадала ему на левый глаз. Очки с зеркальными стеклами были подняты вверх и пускали солнечные зайчики. Одна его ладонь скрывалась в кармане синих джинсов. Белая футболка выгодно подчеркивала загар и рельеф развитых мышц.

— Пару месяцев назад, — произнесла я.

В этот момент к остановке подъехал автобус, и я нетерпеливо перемялась с ноги на ногу.

— Мне пора.

Питт взглянул на распахнутые дверцы автобуса, затем на меня и спросил, не колеблясь ни секунды:

— Хочешь, подвезу?

Реакции у меня были медленные, как у кита, но сейчас я среагировала молниеносно:

— Меня?!

— Ну вроде как, — усмехнулся Питт, — поехали?

На его тачке? В той самой, на заднем сиденье которой университетская «мисс бикини» лишилась девственности?

— Я не буду лихачить, обещаю, — поспешил добавить парень.

В его руках звякнули ключи. Я бросила взгляд на автобус и пожала плечами:

— Поехали.

Почему-то мне казалось, что куш в казино срывают реже, чем подобные Питту Сайверсу приглашают подобных мне прокатиться на его тачке. В любом случае, я не тешила себя мыслью, что случившееся акция многоразовая. Мы с Питтом были слишком разные, чтобы нас что-то заинтересовало друг в друге.

Первые пять минут мы просто слушали радио, пребывая в каком-то оцепенении. Я могла бы сказать что-то типа: «классная у тебя тачка» или «о, люблю эту песню», но все, что приходило на ум, казалось невероятным идиотизмом.

— Мне, — решился Питт, глядя на дорогу и сжимая и разжимая пальцы на руле, — мне сложно придумать тему для разговора, хотя обычно со мной такого не случается.

Наверно, в этом виновата я. О чем можно разговаривать с зубрилкой, которая большую часть времени убивает в лаборатории и грезит карьерой ученого?

— Можем поговорить о Галене и его трактатах, — пошутила я и сразу почувствовала, как напрягся Сайверс.

— Понятия не имею, кто это.

Это моя вина. Я совершенно лишена чувства юмора.

— Один древний медик, не бери в голову, — прозвучало, как чертово оправдание.

— Я жуткий идиот, если честно. Вся моя жизнь строится вокруг футбола.

Не знаю, испытывал ли он дискомфорт, произнося это, но я точно испытывала, слушая.

— А вот я не знаю ни одного игрока национальной лиги. Я и футбол — это на разных полюсах, — снова оправдание.

И почему я всеми силами не хочу выглядеть слишком умной?

— Ты работаешь в лаборатории, — произнес Питт, — это, наверное, сложно. Чем вы там занимаетесь?

— Трансформируем растительные ткани… эм… в общем, занимаемся разной ерундой.

И с каких это пор генная инженерия стала для меня ерундой?

— Интересно, — произнес парень. — Тебе это нравится?

— Да.

— Хочешь связать с этим свою жизнь?

Парой вопросов он докопался до истины. Наверняка он не такой придурок, каким его выставляет Нилла.

— Скорее с биомедициной…

— Хочешь быть врачом? Вроде бы твоя мать…

— Она выдающийся хирург, — перебила я Питта, — а биомедицина — это нечто иное. Скажем так: эта сфера регенеративной медицины и поле для создания искусственных органов и тканей. В общих чертах, это то, что позволит человеку быть неуязвимым и жить вечно.