Все произошло именно так, как мне описывали сотрудники ялтинской клиники: Сэгам крепко спал, вдруг рука его шевельнулась, воспряла. Словно независимый паучок, она встала на свои ножки-пальцы и стала осторожно перемещаться по телу спящего, медленно подкрадываясь к его горлу. Затем она впилась ему в глотку, явно стремясь задушить. Тело Сэгама выгнулось дугой, он захрипел, судорожно оттаскивая взбунтовавшуюся конечность другой рукой, которая еще сохраняла ему верность. Все закончилось пробуждением и смущенным взглядом Сэгама. Он ничего не помнил о поединке с собственной рукой.

Кульминацией нашего пребывания в Париже стал день 14 июля 2013 года — День взятия Бастилии, когда мы с Морисом наблюдали парад на Елисейских Полях. Пока мы созерцали, как из хаотичного брожения офицеров и солдат рождается упорядоченная структура парада (процесс, напоминающий превращение кипящей воды в лед, наблюдаемый под микроскопом), в разных уголках Парижа совершилось некоторое количество убийств.

За один день погибли почти все, с кем я общалась в Париже: убили Эндрю и Энтони (кажется, их пристрелил Венгерский Директор, в чьем лице я всегда читала знаки безумия), погибли любовницы Эндрю — негритянка Солланж и японка Якиро, погибли мои подруги Фанни Ли, Элен Макгрегор и Нэнси Риннер. Погибли еще несколько человек.

Вечером того дня я должна была встретиться с одной девушкой на крыше дома, где шли ремонтные работы. Она не хотела, чтобы кто-то знал о нашей встрече. Одно время она была секретаршей Венгерского директора и собиралась нечто мне сообщить. После парада я поднялась на верхний этаж ремонтируемого дома — там я нашла ее тело в одной рубашке. Видимо, ее убили не здесь, а тело положили среди строительных лесов специально для меня.

Мне казалось, я наблюдаю кукольный спектакль, где трупы используются в качестве марионеток.

Я увидела эту мертвую девушку в тот миг, когда великолепный салют осветил небо тысячью праздничных огней.

Я решила, что мне необходимо навестить мою тетю Элоизу, весьма мудрую женщину, которая не раз помогала мне своими советами. Тетя жила в своем имении в Камарге, болотном и заповедном уголке южной Франции, неподалеку от Арля, — там она развлекалась охотой и выращиванием овощей. «Она никогда не промахивается, стреляя по бурым цаплям» (эта фраза пронзила собой сто двадцать моих сновидений). Несмотря на жизнь в глуши, Болотная Фея всегда поражала меня своей осведомленностью.

Так мы с Сэгамом оказались на болотах. Элоиза, как выяснилось, знала абсолютно все о наших приключениях.

— Тебе не следовало впутываться в эту историю, Джейн, — сказала она. — Но теперь поздно сожалеть о чем-то. Разыщи Ларса Интермана, которого нынче называют Голым Агентом. Ты помнишь Ларса и его очаровательную подругу Гвен? Ту самую, что обожает пускать мыльные пузыри.

Конечно, я помнила Ларса и Гвен. Гвен никогда не расставалась с приборчиком для выдувания мыльных пузырей.

— Да мы и сами, дорогая, словно мыльные пузыри, — ответила тетя моим мыслям. — То ли мы есть, то ли нас нет. Я недавно встретила Гвен в Лондоне. Она уже год не видела Ларса. Говорят, Ларс и Морис работали вместе над тем делом, что свело Мориса с ума. По слухам, Ларс Интерман был внедрен в структуру секретного научного института, известного под прозвищем Темно-синяя Анфилада. Не знаю подробностей, но Темно-синяя Анфилада, кажется, сгорела дотла. Ларс был там во время пожара. Говорят, на нем загорелась одежда и после этого он возненавидел одежду. С тех пор его видели исключительно в костюме Адама, за что и прозвали Голым Агентом. Он живет на вилле в Городе Голых на берегу моря. Это недалеко отсюда, южнее. Удивительное местечко. В холодные месяцы жизнь там замирает, а в теплый период там полно людей, и все живут в чем мать родила, предаваясь купанию и оргиастическим играм. Я и сама там нередко проводила время, когда была помоложе. У меня осталась даже зеркальная маска для сексуальных игр, которую я там приобрела. Я подарю ее тебе, дорогая, чтобы ты не чувствовала себя там совсем уж голой. Разыщи Ларса — он расскажет тебе о Темно- синей Анфиладе.

В Городе Голых мне и Морису неожиданно понравилось. Словно бы вместе с одеждой мы сбросили с себя всю паранойю минувших месяцев. Нагота — это инсценировка возвращения в рай, возвращения в то состояние, которое предшествовало грехопадению. Отказ от запретного яблочка — пусть себе валяется, круглое, на полу прохладного супермаркета, где все покупатели обнажены, как ангелы.

Для молодой девушки из чопорной Англии постоянная нагота — это подобие наркотика. И мне полюбился этот наркотик. Совершенно голые люди чем-то напоминают стеклянные объекты. Более того, они напоминают звуки. Потому что нет ничего более нагого, чем звук. «Плоть порождает бесплотность», — как, наверное, сказал бы по этому поводу покойный Виктор Тиборн.

Голая девушка бродила как лунатик под солнцем

Мы танцевали, загорали и участвовали в оргиях. Впрочем, даже в оргиях мне казалось, что мы окружены сплошными агентами. Ряжеными агентами, которые на этот раз обрядились в униформу наготы. Меня это не волновало. За последнее время я повидала столько трупов, что научилась ценить живые тела. Их тепло, нежность кожи, способность к ласкающим прикосновениям, сонную дрожь и безысходную жажду, которую не утолить никакими оргиями и убийствами, — одна лишь только глубокая летаргия, время от времени всплывающая со дна бытия, точно гигантская прохладная рыба, — только она, вечно молчаливая, может сообщить нам правду.