Ответить она не успела, так как я поднял руку, хмурясь встал, не понимая, откуда на стене разбитой конюшни появился солнечный зайчик. Маленький, в половину ладони, он был уместен в ночном темном парке точно так же, как прокаженный бездомный в королевской ложе в вечер премьеры гастролей рузского театра балета.

Мой мозг был столь потрясен этим странным зрелищем, что вопреки всякой логике я шагнул поближе, чтобы убедиться, что меня не обманывает зрение.

Если вам кто-то когда-нибудь заявит, что Итан Шелби невероятно разумный человек, который действует, только все хорошенько обдумав, рассмейтесь ему в лицо.

Солнечный зайчик из пятнышка превратился в пятно, заняв всю стену, а затем беззвучно взорвался, лопнул, точно прорвавшийся, породив из себя человека. Хрупкая фигура, лохматые волосы, голый торс, кальсоны – для порядком ослепленного человека я увидел довольно много, и в другой ситуации это выглядело бы весьма забавно. Он быстро скрестил руки над головой, сцепил пальцы в замок, неестественно вывернув ладони – и прямо из стены, разваливая ее, точно великан из спячки, шагнул давешний мотоход, перемещенный талантом ингениума.

Если вы можете себе представить ситуацию, то это как когда вы смотрите на страшную картину художника, а он щелкает пальцами, и вот уже чудовище с полотна по его приказу оказывается в вашей комнате, и наступает всеобщий апокалипсис.

Здесь примерно то же самое.

Машина, громко лязгая, гудя мотором, нависла над нами стальной банкой, и голос из репродуктора, показавшийся мне голосом механизма, а не человека, который сидел внутри, заревел:

– Вы арестованы! Бросить оружие!

Можно сколько угодно убегать от людей, но бегать наперегонки с пулеметом могут только дураки. Мюр неуверенно подняла руки, посмотрела на меня, щурясь в ярком свете прожекторов. Она ни о чем не просила, но выбор и вправду был тухлым. Вряд ли нас отпустят к утру за то, что мы учинили в поместье Брайса. В любом случае нас ждал Инги-Вин, а после чудесное ныряние в Совиный канал без всякой перспективы на всплытие.

Так что я принял решение.

Из двух зол, как говорится…

Огонь ударил из моих ладоней двумя бесконечными потоками. Я зачерпнул с очень большим запасом, понимая, что недостаточно просто сжечь краску с ходячего танка. Здесь требовалось нечто большее.

Гораздо большее.

Рев пламени заглушил вопль заживо сожженного парня с ингениумом, охватил металлическую машину. Мюр отпрыгнула в сторону, покатилась по земле, пытаясь погасить вспыхнувшее пальто. Я не мог отвлечься на то, чтобы ей помочь, только не сейчас, когда мне так сложно бороться с тем, чтобы контролировать себя.

Несколько деревьев вспыхнули от корней до верхушек. Мотоход, несмотря на пламя, сделал четыре тяжелых шага, а затем его башня с грохотом взорвалась изнутри, раскрывшись розочкой, и он так и застыл на своих странных куриных ногах, не желая падать даже после гибели.

Что-то было не так.

Я с трудом сел, пытаясь проснуться, провел ладонью по небритой щеке. Ощущения были как после дикой попойки, где кутили неделю напролет, а теперь пришла пора расплачиваться за все глупости, что ты совершил, и все то выпитое, которое лучше бы оставалось в бутылках.

Что-то было не так.

Или я повторяюсь? Вот черт! Кажется, именно это и происходит сейчас. Я скрипнул, точно раздавленный сверчок, вместо того чтобы членораздельно выругаться, и Мюр, внимательно следившая за мной, протянула ковш с водой. Я жадно приник к нему и опустошил больше чем наполовину, не обращая внимания на то, что зубы сводит от холода.

– Вкус коньяка.

– У воды? – удивилась девушка.

– Глаза у тебя вкуса коньяка.

Она, поколебавшись, не стала ничего спрашивать, села обратно в свой угол.

Было адски холодно. Заброшенная баржа, осевшая на грунт недалеко от западной оконечности Садов Маджоре, не самое приятное место для ночлега, но не нам выбирать после прошлой ночи.