привлекали сюда все окрестные кварталы. Плюс собственноручно сваренное пиво, пахнущее цедрой и корицей, – добавляли известности этому месту.

В любой вечер, если не назначали комендантский час, здесь не протолкнуться. Гул, гомон, смех, звон бокалов, запахи, от которых есть захотелось бы даже каменной статуе, тусклый свет электрических ламп и музыка, которую создавали аккордеон и гитара.

Было тепло, и я распахнул полупальто, лавируя между столиками, заглядывая в темные закутки, затянутые никотиновым туманом, и протискиваясь среди посетителей. Кто-то из них сунул мне ледяную кружку с пивом, ничего не спрашивая и не требуя, и я благодарно похлопал его по плечу, слыша, как они смеются, предвкушая начало отборочных соревнований по регби. Здесь каждому рады, даже если ты чужак и тебя видят впервые.

Атмосфера Садов Маджоре, с их богемной ночной жизнью, свободой и желанием быть выше, чем обыденные проблемы, мне всегда нравилась. После войны я часто сюда приходил и едва не остался в разноцветных кварталах художников, артистов и поэтов. Мне легко в подобной обстановке, хотя я ценил и темные депрессивные углы пустых хервингеммских пабов на Джордж-стрит. Как часто говорит старина Уолли, наливая мне виски, ганнери Шелби та еще разносторонняя личность.

Мюр я нашел за треугольным столиком, возле входа на кухню, откуда шел жар и аромат готовящихся на гриле лобстеров. Она беседовала в компании незнакомых мне людей, и никто не удивился, когда я присоединился к ним, поставил пивную кружку на стол, рядом с ее коньячной рюмкой.

Демократичность «Короткого лета» всем известна. Здесь можно не представляться, подходить к любой группе, обсуждать интересные темы, начиная от искусства и заканчивая политикой. Это был клуб по интересам, который с радостью принимал, если ты соблюдал правила заведения, не донимал людей и вел себя прилично.

Мюр, увидев меня, приветливо улыбнулась, прижалась головой к моему предплечью, чем, кажется, опечалила одного из своих случайных собеседников. Уверен, что этот жест предназначался именно для него, разрушив ему все дальнейшие планы на грядущую ночь.

Спорили о республиканском вине. Я довольно быстро потерялся в географии региона Шаблизэ, в сортах пятидесятилетних лоз, произрастающих на холмах возле берегов сонной Грену, в кимериджских почвах с чередованием известняка и мергеля, созревании в дубовых бочках и прочем. С вином я не столь дружен, как с айлами, так что преимущественно молчал, выслушивая доводы умных людей. Мюр, в отличие от меня, легко поддерживала подобную тему, которая незаметно от вина перешла к стремительно развивающейся моде на ар-нуво, которую у нас в Королевстве называли модерном.

Не знаю, куда исчезли полтора часа, но вышли мы на улицу к часу ночи, когда многие посетители уже отправились по домам.

– Ты выглядишь напряженным, – сказала девушка. – Нервничаешь?

– Немного, – признался я. – Днем за мной следили, так что просто стараюсь быть осторожным и не привести их следом за собой в гости к Брайсу. У тебя все готово?

– Лодка и лодочник.

– Он надежный?

– Это Кроуфорд.

– Хм… Когда он пришел в себя?

– Сегодня утром. Я передала ему твое письмо и записку. Он сейчас как старый больной гриф – ненавидит весь мир и хочет сожрать чью-нибудь печень.

– Пусть только довезет до места, с собой его не возьму. Юэн не в том состоянии, чтобы помочь нам.

Кроуфорд ничуть не напоминал старого грифа. Скорее большого, очень несчастного нахохлившегося воробья, приземлившегося на лодку и закутавшегося в несколько слоев брезента, из которого торчала лишь голова. Он посмотрел мутным взглядом и кивнул столь осторожно, словно каждое движение причиняло ему боль.

– Готов?

Юэн издал странный звук, который я счел за утвердительный. В лодке было тесно из-за большого массивного ящика. Я сел прямо на него, сказав Кроуфорду:

– Давай потихоньку на самый восток Белой Скалы, не выходя в море. Следует подойти к ней со стороны мелей.

– Там большой участок суши, ганнери. Куда конкретно?

– Покажу, когда доберемся. Но близко сразу не подплывай, вначале приглядимся.

Он хмуро завел мотор, выводя нас на середину канала, через который были переброшены десятки маленьких горбатых мостиков.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете. Хреновое место. Почти как Холм.

Объяснение не требовалось. В местах, где обитают богатеи, всегда не рады ребятам вроде нас.

– Ты уверен, что мы там, где надо? – спросила Мюр, скрывая лицо под капюшоном, защищавшим от сильного ветра.

– Почти.

Фонарь на лодке предусмотрительно погасили, чтобы никто не увидел нас с земли. Я с трудом изучал высокий берег в бинокль, обрывистую кромку, черные деревья – отмеченный на моем плане частный парк, за которым начинались технические помещения. Никаких патрулей или постов отсюда видно не было, но это не означало, что их нет.