Рассказал, как мы пировали с Хальфданом Черным и прикончили четыре десятка ульфхеднаров. И о том, как Хальфдан-конунг отдал Медвежонку свою единственную дочь.

Ну, тут я, может, и приврал. Понятия не имею, сколько у Хальфдана дочерей. Но единственная – это звучит. А слушатели у меня были оч-чень благодарные. А уж тема какая интересная. Великие дела, великая слава, великие воины…

А они тут. В бурундучьей норке.

И я продолжал, делая вид, что рассказываю исключительно Ануду, не обращая внимания на остальных. Но они-то на меня внимание обращали. Еще как. Даже за лесом следить забыли.

– …Я пришел, чтобы помочь моему бывшему вождю, Ануд. Не знаю, видел ли ты князя ладожского в те времена, когда он был славным морским конунгом Хрёреком? Когда для всех нас было радостью и честью стоять с ним в одном строю? Теперь я думаю, что копье Сигурда Рагнарсона не ранило Хрёрека-конунга… Оно его убило!

Я сделал очередную драматическую паузу. Зуб даю: основное внимание варягов сейчас направлено не наружу, а внутрь.

– Умер славный и бесстрашный Хрёрек-конунг. Тот, кто выжил, он другой. Он умен, опытен и может быть неплохим князем для какой-нибудь маленькой Ладоги…

Ага. Маленькой. Склонен думать, что территории, подконтрольные нынче ладожским князьям, уж никак не меньше Сёлунда. Хотя дело ведь не в площадях. Дело, как всегда, в людях.

– Рюрик сменил имя и отпустил длинные усы, чтобы пришлые купцы принимали его за одного из вас, варягов. Он утратил свое имя, свой род и свою славу. Страх сделал его изгоем. Страх сделал его слабым. Он нуждался в силе, и я предложил ему силу своего хирда. И он ее принял, Ануд. Он принял ее, хотя и знал, что одного моего слова достаточно, чтобы медведь нашел норку бурундучка. Я был нужен ему, чтобы победить Водимира. Может быть, Рюрик уже тогда знал, что не позволит мне вернуться домой. Потом, после того как я побью его врагов… – Я пожал плечами. – Ты знаешь, Ануд, все знают: без меня Водимир растоптал бы Рюрика. И забрал Ладогу. Живи Рюрик по чести, он отдал бы нам лучшее из добычи. Нам и тем варягам, что погибли, когда мы брали стольный град Водимира. И уж конечно, настоящий князь не стал бы отнимать взятую нами казну. Пусть для нас, викингов, это и невеликое богатство, но родня ваших братьев получила бы довольно, чтобы помнить о доблести погибших. А что сделал Рюрик? Ты знаешь, что он сделал? Знаешь почему?

– Знаю, – буркнул Ануд. – Мы все слышали слова Вильда.

– Вильд ушел, – напомнил я. – Не стал служить тому, что предает своих. А ты – служишь. Почему, Ануд? Я не чувствую в тебе гнили. Ты храб и тверд. Ты достоин славы и богатства, которое берут железом! Почему ты остался с тем, кто предает своих?

– Мой отец велел мне во всем слушать Трувора, – буркнул Ануд. – Трувор дал мне меч.

– Меч – это много, – согласился я. – Без меча трудно пройти по дороге славы. Что ж, когда-нибудь ты заработаешь на службе у Рюрика достаточно серебра, чтобы выкупить свою свободу. Когда это случится, найди меня, если пожелаешь, я дам тебе место на гребной скамье.

Задумался. Ну да. Как ни крути, но я снова обозвал его холопом.

– Всё! – провозгласил я, поднимаясь. – Я сказал, что должен. Решай, Ануд, разойдемся ли мы миром или кровью? Будете ли вы драться с нами или скажете Трувору Жнецу, что я не хочу вражды? Я не двуличный Рюрик. У меня один язык для друзей и для врагов. И каждый волен решать, по какую сторону щита ему быть.

Варяжская молодежь смотрела на меня во все глаза. И зерна сомнения в правоте своего руководства уже проросли и зацвели во многих простодушных умах.

– Нам надо посоветоваться, – сообщил Ануд.

Ожидаемый ответ.

– Ты прав, – произнес я, постаравшись вложить в голос максимум уважения. – Настоящий вождь знает, когда надо приказывать своим людям, а когда – спросить их совета. Ты знаешь.

Вот так. Немного лести еще никому не вредило.

Мне кажется, я был убедителен. Остается надеяться, что они сейчас посовещаются и отправятся восвояси. Я в этом практически не сомневался.

И радикально ошибся.

Совещалась варяжская молодежь долго и пылко. На последнем этапе дискуссии они даже перестали контролировать меня и окрестности – так увлеклись.

А я забеспокоился. Полагал, что после моей обличительно-пафосной речи они достаточно быстро придут к консенсусу, решив, что наши разборки – это разборки старших – и пусть старшие, то есть я и Трувор, сами решают, как дальше жить. Но нет, не срослось.

В общем, поругавшись вполголоса минуток пятнадцать, варяги разделились примерно на две равные группы. Одна осталась на дальнем углу полянки, а другая, возглавляемая Анудом, двинулась ко мне. Причем лицо у подраненного Зарёй юноши было такое решительное, что я решил: все. Драки не избежать.