раздробленные, кишки выпущенные. На березе лица выдранные прилеплены.
– Выдранные?
– Снятые, мать твою, Азамат! Не срезанные аккуратно, а прямо вырванные с головы… Блин! И ты меня туда тащишь… Может, ну его, а? Отсидишься, за мой счет, само собой, через неделю снег уляжется, рванем – никто не догонит, а я тебя схороню, точно не найдут… М? Не?!
Хомяк стукнул по столу. Скрипнул зубами. Пуля шмыгнул носом, сунул руку в карман. Глупо, конечно, раз пайлот решил держать слово и рассчитаться с ним за спасенную жизнь. Но…
– Бери.
«Нестеров» лег на дерево, благородно лязгнув звеньями браслета. Костыль издал непонятный звук и потянулся к хронометру. Подумал и убрал руку.
– И вот эту штуковину ты таскал с собой все время?
Азамат кивнул. Все – не все, какая разница? Предпоследние часы, украденные у Дармова из стола и спрятанные на самом дне вещмешка. Как-то хотелось расстаться с ними более правильно. Даже покупка оружия вышла бы дорогой.
– Зачем? – Хомяк смотрел на не померкнувшую нержавейку жадно. – Договорились же…
– Бери.
Второй раз отказываться тот не стал, кто ж не хочет халявы? Глядишь, и скользить станет веселее, не думая о бездарном риске самым дорогим. То есть машиной. Жизнь свою Хомяк ставил чуть ниже, такие уж взгляды на мораль и общечеловеческие ценности.
– Спасибо. А про какую красавицу ты тут ляпнул?
Костыль широко и масляно расплылся.
– А такая, знаешь, вся в коже.
Хомяк присвистнул.
– А знаешь, в чем секрет, братишка?
– В чем?
– Не давать им говорить. Пьяная женщина великолепна и страшна. И если уж присядет на уши, то все, туши свет. Так что поговорить ей я не дал. А то потом началось бы… я тебе открылась полностью, все-все из себя вытащила наружу, а ты…
– А чего ты?
– Да ничего. Хочешь поговорить о своей несчастной жизни и как тебя никто не любит – потрынди с подругой. Нет подруги? Редкостная ты… редкостная, значит, вот и все. Ты ж со мной что, по душам поговорить хотела или попытаться поймать немного удовольствия? Вот, и я о том же. Не давайте им трепать языком, мужики. Открыла рот, так займи чем-нибудь.
– Железная логика, – Азамат встал. – Через сколько выкатываемся? Готовить машину надо?
Хомяк сплюнул.
– Кому готовить? Мне? Обижаешь, дружище. Она у меня готова сразу по возвращении, в течение двух часов. Забирай товарища краснобая и…
– Своего кота и двух женщин.
– Баба на судне – к беде…
– У тебя ни шиша не судно, чего травишь?
– Ну… – Хомяк почесал затылок, – тоже верно. Вощем, Пуля, я пью взвар, а ты веди их сюда. Вместе и пойдем.
– Я не удивлялась боевому трактору Золотого. Мне понравилась яхта твоего друга. Потом мне довелось краем глаза увидеть танк… – Уколова прикусила губу. – Но вот это… Я даже не знаю. Оно хотя бы как-то может передвигаться?
– Это аэросани… Почти.
Хомяк довольно стукнул по обтекателю. Кабина Ан-2, куцая и грубая, с перенесенным назад двигателем и пропеллером. Дополнительные баки с горючим по бокам, на обрезках обоих крыльев. Лыжи, матово-серые, непонятные, на восьми стойках-амортизаторах. И алый цвет всего корпуса. Черная лошадиная голова под остеклением.
– Р-э-э-э-д бути.
– Бьюти, – поправил Хомяк, – красавчик, то есть. Весь в меня.
– Офигеть, – Уколова присвистнула. – Азамат, а больше никак? Что-то как-то тревожно на сердце от этого сарая с пропеллером… даже слов не подобрать.
– Не бойся, женщина, – Хомяк сплюнул, – Красавчик домчит, куда надо. Моргнуть не успеешь.
– Ну да, точно. Я ж моргаю куда как долго. По полдня, бывает.
– На борт, пассажиры… – Хомяк поглядел на черный чугун неба. – Погода портится.
«Такое разное прошлое: Пушистый барсук»
