культуры и искусства. (Р. Пихоя. Указ. соч., с. 55–56.)
Как видите, те, кто занимался более или менее реальным делом и мог хотя бы теоретически видеть возможности страны, в ближний круг доверенных лиц Горбачева не попали. Там оказался только А. Яковлев — разрушитель СССР.
Вот и получилось, что в самый ответственный, переломный момент холодного психотриллера (Третьей мировой) наша страна оказалась буквально без нормальных мозгов. Верхушка СССР действительно уподобилась командующему, который не знает, сколько у него войск на самом деле, что лежит на складах и что делают его ученые в лабораториях. Американские враги могли строить эффективные стратегии, формировать свою модель будущего и управлять ходом истории, а мы не могли. Немудрено, что противнику к 1985-му удалось деморализовать советские верхи и внушить им мысль о безнадежном положении Союза. Смешно читать воспоминания, где советские элитарии уже в середине 80-х стенают по поводу развала экономики СССР. Блин, уроды хреновы! Вас бы тогда перенести в годик этак 1993-1994-й, чтобы вы увидели, что такое настоящий развал!
Мы не зря, читатель, посвятили столько места проблеме управления и интеллектуальной системы в СССР. Ибо без понимания их слабости невозможно понять, что на самом деле происходило в стране с приходом Горбачева и его кособоких, диссидентствующих «интеллектуалов».
Без царя в голове: метания Кремля-85
Усилием мысли возвращаюсь в 1985-й. Переношусь сквозь пространство и время. Вхожу в свою юношескую комнатенку в большой квартире. Мы жили тогда в доме на тихой одесской улице Ленинского батальона. Ближайшая остановка троллейбуса — Шампанский переулок на оживленном проспекте Шевченко.
Сяду в кресло своего большого рабочего стола. Проведу рукой по выпуклым клавишам стереомагнитофона «Весна-211». Щелкну одной из них, преодолевая тугое сопротивление пружины. Мигнут красные индикаторы, дернутся стрелки уровня звука. Оживут большие черные колонки, и из них польются звуки. Заиграет медленное вступление к «Shine on You Crazy Diamond» — первой композиции альбома «Пинк Флойд» 1975 г. Помните, где на обложке безупречно одетый джентльмен с волевым лицом Джеймса Бонда пожимает руку объятому пламенем человеку.
«Засияй, сумасшедший алмаз!» — поет мне Роджер Уотерс. Положу подбородок на ладонь, смахну поневоле набежавшую слезу. «Помнишь, когда ты был молод, то сиял, словно солнце?»
Лето 1985-го. Автор этих строк уже не дома — он проливает первый солдатский пот в сержантской учебке в предгорьях Карпат. А я, сорокалетний, теперь сижу на его месте в опустевшей комнате. Яркие лучи июльского солнца весело играют на плакате «Пинк Флойд», лежащего под стеклом на столе, озаряют огромный календарь с белоснежными парусниками-барками. Господи, в 1985 году нам совсем не казалось, будто мы жили в отсталой стране! В моем ящике лежат журналы «Знание — сила», «Наука и жизнь», «Техника — молодежи». В них обсуждалось будущее Советского Союза. Статьи рассказывали о роботизированных производственных линиях, о стратосферных самолетах с солнечными батареями на крыльях и об орбитальных станциях ближайшего будущего. В «Технике — молодежи» писали о том, как на простом микрокалькуляторе рассчитывать траектории полета к астероидам. «Наука и жизнь» публиковала статьи о грядущем полете наших станций к Фобосу и Марсу в 1988-м. По вечерам же можно было включить мощный советский радиоприемник о двух антеннах и пошарить по коротким волнам, слушая англоязычные станции. Особенно Би-би-си. Их никто не глушил. Черт, мы же были в курсе всех последних событий в мире! Если не хотелось напрягаться и вслушиваться в англосаксонскую речь, мы настраивались на «бибисишную» передачу «Глядя из Лондона». Нетрудно догадаться, как мы назвали ее в своем кругу…
Тогда мое поколение (дети детей войны!) только вступало в жизнь. Добрую половину своей сорокарублевой стипендии автор сих строк тогда тратил на кассеты, виниловые диски, книги и журналы. Возвращаясь из студенческого лагеря в колхозе со 180–200 честно заработанными рублями, мы жили как короли добрых два месяца. В самом деле, кружка живого бочкового пива в «Гамбринусе» стоила сорок копеек, а интересный журнал — и того дешевле. Хождение в университетские спортивные секции не стоило вообще ни гроша. Девчонки были красивы, а жизнь — прекрасна.
Никто и не предполагал, что страшный развал страны близок. В то лето весь наш народ испытывал душевный подъем. Как же! На смену немощным, дряхлым старцам в Кремле пришел молодой и энергичный Горбачев.
Что могло спасти страну тогда? Диктатура. Жесткая и беспощадная власть, ставившая на мобилизацию и развитие. Автократический режим, опирающийся на сильные «мозговые центры». Причем диктатура не в том смысле, что каждый в стране должен был ходить по струночке и по утвержденным свыше инструкциям. Нет, диктатура нужна была в древнем смысле: когда сильный правитель опирается на широкие народные массы, подавляя сопротивление аристократии и чиновничества. Силы косной, враждебной идеям развития. И мы бы с готовностью пошли за таким диктатором. Особенно если бы он сбросил безлико- космополитический костюм темно-синей шерсти, сорвал бы с шеи галстук и облачился в черный френч. Или в кожаный плащ с отворотами.
Нам нужен был технократический Гитлер, совмещенный с «хай-тек»-Сталиным. Нам же предложили только товарища Г.
В самом деле, кто мешал нам самим остановить бессмысленную гонку вооружений на несколько лет? Пусть США продолжали бы себя разорять. А мы выигрывали время и средства для захватывающей модернизации СССР. Пресловутая гонка, коль ее ведут умные люди, всегда выливается в набор обманных, психических атак. Здесь позволителен и оправдан любой обман. Разве Гитлер не пугал англичан и французов, показывая им новейший истребитель, существовавший всего в нескольких опытных образцах? И что мешало нам поступать так же? Зато Москва получала возможность влить колоссальные ресурсы в новейшие технологии двойного назначения, поднять вторую экономику в «архипелаге ВПК». А от проклятых генералов и ретроградов из партийной верхушки умный диктатор мог легко защититься, опираясь на личную гвардию. Так же, как Сталин когда-то опирался на Берию и его ведомство.
Но Г. метался. Первые два года своего правления он вроде бы старался осуществить андроповские планы. Но все он делал как-то хаотически, по чуть-чуть, ничего не доводя толком до конца.
Ну, разве что подрывал доходы бюджета своим дурацким «сухим законом», причем с завидными постоянством и энергией.
Вроде бы нужно было беспощадно бороться с коррупционерами в государственной верхушке. И Горбачев сначала действительно продолжал начатые Андроповым дела. Например, узбекское. Следователи Гдлян и Иванов раскручивали цепи преступлений тамошней партократии, что тянула из бюджета СССР громадные деньги за якобы поставленный стране хлопок. Или же среднеазиатские баи устраивали себе подпольные, нигде не учтенные хлопковые плантации-латифундии, куда насильно сгоняли работников из местных. Позже, уже в армии, я слышал рассказ своего подчиненного, узбека Худайбергенова, о том, как его сестру загнали трудиться в подобное поместье и как сотни людей вкалывали там на рабских условиях под надзором вооруженных конвоиров. Хлопок сдавали государству, но деньги за него шли в личные карманы узбекской верхушки. Однако Москва смогла засечь эти подпольные плантации с помощью спутников разведки…
Нужны были громкие показательные процессы. Массовые митинги с требованием расстрелять врагов народа. Сообщения о казнях и конфискациях. Но все делалось наполовину, втихую. С какими-то утечками в прессу. Горбачев боялся, что антикоррупционные дела подорвут авторитет коммунистической партии. И добился обратного эффекта: он только обозлил республиканские партийные верхушки, а не сделал их покорными. Национальные «элит-коммунисты» стали поддерживать в своих регионах откровенных антирусских националистов.
Вроде бы при раннем Г. проводились некоторые репрессии против обнаглевших при Брежневе чиновников. Так, волна арестов накрыла МИД, Госкомитет по экономическим связям, Минвнешторг. Под белы рученьки брали заместителей министров. Например, взяли заместителя главы Министерства внешней торговли Сушкова, занимавшегося закупками заграничного оборудования для нашей автопромышленности.