— С епископом.

Том рассмеялся, отхлебнул пиво и рукой отер густые пенные усы.

— Окажись он здесь, предложил бы повторить за его счет.

— Никаких повторов, Том. Мне и этого вполне хватит.

— Ночь еще молода. Мы тоже.

— У меня была трудная неделя. Я притомился.

— Ну да, сестрина свадьба. Как все прошло?

— Очень весело.

— Каков новобрачный?

— Молодец. Вправду приятный парень.

— Поди, хорошо обрести нового братца.

Я замер, не донеся кружку до рта. Неумышленная грубость реплики меня резанула.

— Извини, — сказал Том. — Я неудачно выразился?

— Нет-нет, ничего.

Том усмехнулся и, пожав плечами, посмотрел на двух парней, в углу состязавшихся в дартс. Видимо, один угодил в яблочко, потому что подпрыгнул, сграбастал напарника и закружил его в радостном танце. Я заметил, что Том слегка помрачнел.

— Ну и как это было? — повторил он, отвернувшись от игроков.

— Поездка?

— Ватикан.

— Сплошь политика.

— Не удивляюсь. И здесь-то епархии — точно осиные гнезда. Воображаю, что творится в Риме. А каков новый парень?

— Кто?

— Сам. Начальник.

— Решителен, — сказал я. — Честолюбив. Хочет все изменить, ничего не меняя.

— Это был бы фокус. С ним можно похохмить?

— Нет.

— Почему?

— Он ни с кем не сближается. Ужасно умный. И грозный. А временами робкий. Одно лицо для мирян, другое для курии. Но иначе, наверное, нельзя. На дворе 1980-й. Другая жизнь.

— Ты бы не хотел остаться при нем?

— Я же говорил, нас берут только на год.

— Зато какой год, Одран! Лучшего нельзя и желать.

— Это как посмотреть, — сказал я. Видимо, в глубине души мне было приятно, что меня считают участником драмы. И даже отчасти ее причиной. Я будто намекнул, что есть моменты, которыми нельзя поделиться.

— Знаешь, чем я занимался в тот вечер, когда умер Папа? — Том опустошил пинту залпом, словно заправский выпивоха.

— Чей папа? — переспросил я, как тогда на уроке.

— Наш общий.

— Ну и чем же ты занимался?

— В Литриме спорил с парочкой моих прихожан. Они пришли ко мне за наставлением в супружестве…

— Вот этого я боюсь как огня, — сказал я. — Что мы с тобой знаем о браке?

— Оба мои ровесники, — продолжил Том, игнорируя мой вопрос. — Он — крестьянский сын, возжелавший малевать…

— Стать маляром?

— Да нет, художником. Живописцем. Как Ван Гог или Пикассо.

— Понятно.

— Я спросил, видел ли кто его работы, и он сказал, что несколько лет назад выставлял свои картины в приходском зале, а потом возил их в Дублин показать одному галеристу, но получил от ворот поворот: дескать, он еще не готов, надо развивать свой стиль. Тут влезла девица: дублинцы только о себе и думают, на остальных им плевать. Видел бы ты ее, Одран. Накрасилась, словно шла не к викарию, а на дискотеку. Юбка коротенькая — одно название. — Том присвистнул и покачал головой. — А ноги прям из подмышек растут.

— Как это? — опешил я.