Началось с того, что ворс потерял терпение, когда Монстр решил вымыть под ним пол, причем ворс при этом не хотел сдвинуться с места, а Монстр не мог прикоснуться к ворсу под страхом смертной казни и случайно брызнул ему в глаз антибактериальным гелем. Эльсе пришлось вмешаться, чтобы дело не кончилось дракой, и, когда Монстр стал нервно настаивать на том, чтобы Эльса надела ворсу бахилы на каждую лапу, ворс дал понять, что всему есть предел. За окном постепенно смеркалось, полицейские уже давно разошлись, и Эльса выпроводила этих двоих на улицу, а сама отправилась вместе с ними, чтобы в тишине спокойно подумать о том, как быть дальше.

Эльса не боялась, что с балкона их может увидеть Бритт-Мари, потому что на часах было ровно шесть, а в шесть Бритт-Мари с Кентом ужинают. Бритт-Мари считает, что только варвары могу ужинать не в шесть, а в другое время. Если телефон у Кента звонит в промежуток между шестью и половиной седьмого, Бритт-Мари в шоке роняет столовый прибор на скатерть и вопрошает: «Кто может звонить в такое время, Кент? Ведь мы кушаем!»

Эльса натянула гриффиндорский шарф до самого носа и попыталась сосредоточиться. Ворс до сих пор был обижен из-за бахил, он спрятался в кусты, наружу выглядывал только нос. Там он довольно долго стоял, недовольно поглядывая на Эльсу. Спустя минуту Монстр вздохнул и сделал многозначительный жест.

– Какать надо, – пробормотал Монстр, глядя в сторону.

– Извини, – смущенно крикнула Эльса ворсу и отвернулась.

Они снова говорили на обычном языке, потому что теперь, когда она говорит на тайном языке с кем-то еще, у нее внутри сжимается какой-то черный комок, ведь это был только их с бабушкой язык. К тому же Монстр, похоже, не расположен был говорить ни на одном из языков мира. Ворс выглядел так, как может выглядеть ворс, когда на него бесцеремонно таращатся, пока он отправляет естественные надобности, а потом еще целую минуту осознают, что глазеть на это неприлично. И только в этот момент Эльса поняла, что бедный ворс терпел уже несколько дней, если, конечно, он не позволял себе ничего такого в квартире, – что совершенно исключено, поскольку пользоваться унитазом он не умел, а в том, что он не гадит на пол, Эльса была абсолютно уверена, ворсы до такого не опускаются. Стало быть, суперспособность ворсов – что они жутко терпеливые.

Она повернулась к Монстру. Тот тер ладони и смотрел на следы на снегу таким испепеляющим взглядом, будто хотел разгладить их утюгом.

– Ты солдат? – спросила Эльса, глядя на его брюки.

Монстр покачал головой. Эльса упрямо смотрела на брюки, она видела такие в новостях по телевизору.

– Это солдатские брюки.

Монстр кивнул.

– Зачем тебе солдатские брюки, если ты не солдат? – не отставала Эльса.

– Это старые, – коротко ответил Монстр.

– Откуда у тебя шрам? – спросила Эльса, рассматривая его лицо.

– Беда, – на этот раз ответ был еще короче.

– No shit, Sherlock? А я-то думала, ты сам себя нарочно порезал! – Слова Эльсы прозвучали куда более язвительно, чем она рассчитывала.

«No shit, Sherlock?» – это ее любимое выражение по-английски. Это сарказм, а «Да что ты говоришь!» – простая ирония. Папа считает, что не стоит использовать английские выражения, если в родном языке есть их полные эквиваленты, но в данном случае эквивалент не полный. И вообще, она не хотела его обидеть.

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Просто интересно, что за беда, – пробормотала Эльса.

Монстр отвел глаза.

– Обычная беда, – прорычал он.

– Ах вот оно что! Теперь все понятно! – ответила Эльса и снова почувствовала, что переборщила.

Она вздохнула – и над собой и над Монстром. Тот спрятался под челкой.

– Поздно. Пора спать.

Эльса поняла, что он имеет в виду ее, а не себя. Она взглянула на ворса.

– Ворс будет ночевать у тебя.