совершенно чужими ей людьми. Через несколько недель после Прибытия она как-то раз проплакала полночи, сама не понимая о чем, пока вдруг не вслушалась в свои мысли: «А где же мой собственный ребенок?»

Ни в том ни в другом она никогда никому не признавалась – ни Битси, ни даже Сами. И теперь она сказала:

– Да ты только посмотри на нее! Все ведь получилось как нельзя лучше, правда?

Джин-Хо злорадно хихикала, а Дейдра, держа в руках только что вытащенную карту, изображала гротескное отчаяние.

На кухне Зиба застала мать за чисткой тарелок, Ройя и Зузу убирали остатки в холодильник, Мариам завязывала пакеты с мусором.

– Мариам-джан! Не надо поднимать тяжести! Дайте мне! – взмолился Дэйв и чуть ли не силой вырвал у нее пакет.

Мариам распрямилась, смахнула прилипшую к лицу прядь волос. Ройя, отставив миску из-под салата, обменялась долгим взглядом с Зузу.

В сентябре Сьюзен начала посещать подготовительный класс частной школы. По утрам Сами возил ее в этот район за пределами Балтимора, он работал поблизости. Зиба забирала ее по понедельникам, средам и пятницам, а поскольку занятия заканчивались в полдень, во вторник и четверг за Сьюзен приезжала Мариам. Она везла девочку к себе, кормила обедом, а несколько часов спустя Зиба возвращалась с работы. Зиба тревожилась, не помешают ли Мариам эти обязанности в ее нынешней «насыщенной жизни».

– В каком смысле насыщенной? – переспросила Мариам, и Зиба не стала отвечать.

Зачастую, приехав к Мариам, Зиба обнаруживала там Дэйва. Он сидел в кухне, Мариам готовила ужин, Сьюзен играла с котом. (Потом Зиба спрашивала Сьюзен: «Дэйв обедал с вами?» – «Угу-мм», – отвечала она, и поди пойми, сколько времени он там провел. С утра? А может быть, еще с ночи?)

При виде Зибы Дэйв трогательно приподнимался.

– Привет! Рад видеть, – говорил он, приглаживая ладонью седые кудряшки. Перед ним неизменно стояла чашка кофе – он пил его сутки напролет, – лежала смятая куча газет. Дэйв любил зачитывать отрывки вслух и комментировать. Как только Зиба оборачивалась к Сьюзен, Дэйв снова усаживался и продолжал с того места, где остановился. – Послушайте! – взывал он к Мариам и всем остальным. – Бегун арестован за агрессию на дороге. Джоггер, подумать только!

Мариам улыбалась и подливала ему в чашку из кофейника, все время подогревала для него кофе.

– Спасибо! – говорил Дэйв. Он всегда благодарил за любую мелочь, тоже трогательно. Хотя чтение газет вслух – не утомительно ли это, подумывала Зиба.

– Жители квартала жаловались на то, что экзотические танцы в клубе исполняются с полуобнаженной грудью, – зачитывал он следующую статью. – «С полуобнаженной!» Как вам это?

Мариам мягко смеялась, ополаскивая старый чайник «Тысяча лиц». А где же новая электрическая утварь? А – задвинута к самой стене, за упаковкой питы.

Сьюзен сообщила, что некий Генри обозвал ее тупоголовой и тупомордой.

– Мальчики, они такие, – сказала ей Мариам, а Дэйв с удвоенной настойчивостью провозгласил:

– А тут группа родителей выступает против таблицы умножения.

Так ребенок тянет мать за рукав, когда она говорит по телефону, подумала Зиба, – просит печенья, молока, сока, жалуется на боль в животе, изо всех сил привлекает к себе внимание.

– Они считают, что зубрежка притупляет в детях любознательность, – пояснил Дэйв. – И зачем нужны схемы предложений, они тоже недоумевают. Говорят, это все устарело. – Опустив газету, он уставился на Сьюзен поверх очков для чтения: – Схемы предложений очень важны, юная леди! Не верь никому, кто скажет, будто без них можно обойтись.

– Ладно, – сказала Сьюзен.

– Если бы некий телеведущий составлял в детстве схемы предложений, он бы не ляпнул на общенациональном канале: «Как отец двух маленьких детей, ветрянка бушует в стране».

– Что-что?

Мариам включила конфорку под чайником.

– Сегодня ты работала с леди-в-леопардовой-шкуре? – спросила она Зибу.

– Да, и представьте себе, теперь ей потребовались для главной спальни шторы в тигровую полоску. Я ей говорю: «Но у вас обои под зебру». А она мне: «Конечно! Эта комната выдержана в единой теме».

Мариам прислонилась к кухонной стойке, сложила руки на груди. Длинный белый фартук почти закрывал черные слаксы, Мариам выглядела очень свежей, но, пожалуй, чересчур худой.

– Этой ночью мне приснился странный сон, – сказала она. – Вот ты мне только что напомнила. Сказала про зебру, и мне вспомнилось. Я еду по незнакомому городу, хочу добраться до зоопарка, нигде нет парковки, и наконец останавливаюсь в проулке. А потом уже на кассе говорю билетерше: «Ох! Я забыла, где оставила машину!» – разворачиваюсь и иду по улице, иду и иду, но нигде не вижу моей машины. И все улицы такие одинаковые.

– Мариам, дорогая! – Дэйв свернул газету. – Может быть, ты в последнее время нервничаешь?