тем паче отличающееся от вычитанного в «Балтимор сан» (если находилась минутка заглянуть в газету). Но почему-то ее вдруг облекли таким авторитетом. А в последнее время Битси обращалась к ней и за моральной поддержкой – с маленькой Шу-Мэй столько хлопот! Похоже, девочка плохо приживалась на чужой почве. Чудесное дитя, нежное, любящее, но самый легкий вирус тут же валил ее с ног, и со времени прибытия ее уже дважды пришлось класть в больницу. Лицо Битси обмякло от нехватки сна, словно у матери новорожденного. Порой она в десять утра еще не вылезала из халата. Она по пустякам срывалась на Джин-Хо и терпела поражение, пытаясь справиться с домашним хозяйством. Зиба выполняла ее поручения, забирала Джин-Хо поиграть и всячески старалась подбодрить Битси.

– Шу-Мэй уже так выросла по сравнению с тем, какой ты ее привезла, – говорила она. – И как она цепляется за тебя!

Поначалу Шу-Мэй не умела ни за кого цепляться. Вероятно, ее никогда не брали на руки. Если кто-то пытался поднять ее, девочка выгибала спину и замирала в неподвижной позе отторжения. Но теперь она устраивалась на коленях у Битси, хваталась за складку ее рукава и внимательно всматривалась в то, что открывалось ей поверх розовой пластмассовой соски. Никак не удавалось вытащить у нее изо рта соску. Битси говорила, теперь она жалеет, что дала девочке пустышку, но что было делать, перелет – такое мучение.

– Теперь у нас в каждой комнате по соске, – рассказывала Битси, – на случай, если понадобится, и три или четыре у нее в кроватке и, наверное, с полдюжины в коляске. Когда я ее кормлю, приходится выдергивать соску изо рта, словно пробку, забрасывать туда ложку еды и снова затыкать, и она все время сопротивляется. Наверное, потому-то она такая худая.

Она и правда была худой – тоненькой, слабенькой, маленькой не по возрасту. В четырнадцать месяцев еще не начала ползать. Но интеллект – несомненный. Она всматривалась в лицо то одного взрослого, то другого так пристально, словно читала по губам, а когда рядом с ней играли Джин-Хо и Сьюзен, ее внимание удваивалось, черные, блестящие, с приподнятыми уголками глаза следили за каждым их движением.

– Если б только она спала днем, – вздыхала Битси, – тогда я бы справлялась с делами. Но она отказывается напрочь. Кладу ее в кроватку – она кричит. Не плачет, а орет, таким пронзительным жалобным голосом. Потом вечером я соображаю: я же что-то собиралась сегодня сделать. Что? Что такое я планировала? И вспоминаю наконец: волосы расчесать.

– Да, кстати, – сказала Зиба, – насчет праздника Прибытия. Думаю, нам лучше устроить его в этом году у нас дома.

– Почему? У вас было в прошлом году.

– Но вам с Шу-Мэй…

– До праздника еще три месяца, – сказала Битси. – Если жизнь не наладится к тому времени, меня в психушку заберут.

– Тем больше причин будет устроить праздник у нас, – осмелилась пошутить Зиба, но Битси даже не улыбнулась.

Пришлось Зибе переменить тему и спросить мнение Битси, достаточно ли девочки уже большие, чтобы этим летом отправить их в дневной лагерь.

– Ох, не знаю, – нервозно ответила Битси. – Кто заранее может сказать?

Было время, когда она с избытком нашла бы, что сказать. Зиба тосковала по тому времени.

Как-то раз в июне в дверь внезапно позвонили и перед Зибой предстала Мариам в сшитой на заказ блузе, льняной юбке, бежевых льняных лодочках и велосипедном шлеме.

– Что такое? – изумилась Зиба.

– Извини, что явилась без предупреждения, – сказала Зиба. – Можно войти?

И, не дожидаясь ответа, двинулась внутрь. Шлем был черный с оранжевым – оранжевые всполохи над каждым ухом, – а от завязки под нижней челюстью проступила складка плоти, которую Зиба никогда прежде не замечала.

– Я ездила по магазинам, как видишь, – сказала Мариам, указывая на юбку, словно это было доказательством, – а вернувшись домой, решила примерить купленный шлем. Хотела убедиться, что сумею с ним справиться.

– Вы купили велосипедный шлем?

– Но я, очевидно, совсем не разбираюсь в таких шлемах: надеть надела, а снять не могу.

Зиба чуть не расхохоталась. Вроде бы ей удалось сохранить серьезное выражение лица, но Мариам сказала:

– Да, конечно. Вид у меня тот еще. Но я подумала, уж лучше поеду к вам, чем просить кого-то из соседей.

– Да, конечно, – мягко ответила Зиба. – Дайте посмотрю.

Она шагнула вперед и ухватилась за пластиковую застежку с одной стороны головы. Потянула ее, но безрезультатно. Стала нащупывать замок – не нашла.

Тут Сьюзен, возившаяся на заднем дворе, вошла в дом с лейкой и сказала:

– О-о, Мари-джан! Что это на голове?

– Велосипедный шлем, моя хорошая, – ответила ей Мариам. – Ну как? – спросила она Зибу.

– Пока никак, погодите минутку. – Зиба пробежалась пальцами по ремешку. Она чувствовала запах горьковатого одеколона Мариам и жар ее кожи. – Что вы закрепили, когда надели шлем? – уточнила она.

– Кажется, эту пряжку, но теперь я не помню в точности. Парень, который продал мне шлем, и застегнул его, и расстегнул в мгновение ока, а теперь я