восторг. Кто-то из гостей рассмеялся, и Зиба чуть ли не пожалела беднягу, хотя сам он ничего не заметил.

Она знала, что он приедет с Мариам, но лишь потому, что в последний момент ей сказали об этом родители. Сама Мариам ее не предупредила.

– А тебе она говорила? – спросила Зиба мужа, и Сами покачал головой.

Этот разговор произошел перед самым началом празднества, и все же она изумилась, завидев примерно час спустя Дэйва посреди собравшейся толпы. Он стоял под высокой мраморной аркой, рядом с витой колонной, зазор между ним и Мариам не превышал трех сантиметров. Зиба это очень даже заметила (и все обратили внимание). Весь вечер он тенью следовал за Мариам, хотя притрагиваться к ней не притрагивался. Мариам же вела себя так, словно они всего лишь приятели. Не касалась его руки, если заговаривала с Дэйвом, не взяла его под локоток, когда они двинулись навстречу Сами и Зибе поздороваться. Значит, их отношения еще только-только начинаются – первое свидание или второе. Или же это вовсе не свидание, а культпоход, Мариам решила удовлетворить любознательность Дэйва. Или даже руководствовалась соображениями удобства: Мариам не любила водить машину в темноте. (Но в таком случае почему бы не поехать с Сами и Зибой.)

На следующее же утро Зиба позвонила Битси. Та сказала, что и ей отец ни словом не обмолвился.

В апреле, когда новогоднюю вечеринку устраивала Мариам (это вошло в обычай с тех самых пор, как у них появились девочки), Зиба и Сами, приехав к ней, застали там Дэйва – а ведь они приехали заранее. Как обычно, хотели иметь время в запасе до гостей, чтобы помочь, хотя у Мариам всегда и без них все под контролем. В итоге Дэйв предложил им аперитив, Дэйв откликнулся на звонок в дверь, когда приехали родители Зибы, и пошел им открывать. Но опять-таки они с Мариам соблюдали дистанцию, и ее еду он хвалил, как любой гость, – спрашивал, что за специи она использовала, и, по-видимому, не был заранее посвящен в подробности меню.

Битси, приехав вместе с Брэдом, приветствовала отца:

– О, папа, ты здесь! А мы-то все утро тебе звонили, хотели тебя подвезти.

Все утро? – мысленно переспросила Зиба. Так он тут спозаранку торчит?

Мать Зибы сказала ей после праздника, что следует немедленно выяснить у Мариам, как обстоят дела.

– Это же твоя свекровь! – кричала она в телефон. – Ты с ней чуть ли не каждый день видишься. Вот и спроси: «Нам уже покупать свадебные наряды?»

– Спросить ханум? – изумилась Зиба.

Обычно она возражала, когда родичи за спиной Мариам именовали ее «ханум». Вообще-то это значит попросту «мадам», но они произносили это слово таким тоном, словно подразумевали «ее величество». И Зиба это не одобряла или, по крайней мере, делала вид, не признаваясь даже себе, до какой степени она побаивается Мариам. «Нужно просто узнать ее получше», – твердила она родным и всей душой надеялась, что однажды ее слова совпадут с реальностью.

Но теперь она решилась:

– Я бы никогда не осмелилась задать ей такой вопрос.

Мать настаивала:

– Тогда пусть Сами. Уж Сами-то она скажет.

Сами сказал, что для него спросить такое – не проблема. И все-таки он выжидал, пока не увиделся с Мариам лично, отметила Зиба. Не взял трубку и не разобрался сразу же. (Зиба об этом с ним не заговаривала. Между ними давно установилась определенная деликатность, привычка действовать осторожно, в перчатках, если речь шла о его матери.) В воскресенье, когда они по дороге в кино завезли Сьюзен к Мариам, Сами обронил:

– Как, Дэйв не здесь? Мне казалось, в последнее время я встречаю его повсюду.

– Не здесь, – легко ответила Мариам. – Сьюзен, пойдем в сад, поможешь выбрать, какие цветы сажать.

Эта птичка воды не намутит – так вроде бы говорится?

– А если у них в самом деле роман, – отважилась Зиба спросить Сами в машине, – как ты к этому отнесешься? Не будешь ли ты чувствовать себя…

– Я буду прекрасно себя чувствовать, – ответил Сами.

– Потому что ведь тебе может показаться это странным, твоя мать с новым мужчиной.

– Я был бы только рад за нее. Она имеет полное право быть счастливой. Да и мой отец был не таким уж легким человеком.

– Вот как? – переспросила Зиба.

– Да, так. – Он притормозил перед перекрестком.

– Ты никогда не говорил мне.

– О, у него все время настроение менялось. То вверх, то вниз, – пояснил Сами. – Непредсказуемо. Ребенком я каждое утро всматривался в его лицо, чтобы понять, хороший нас ждет день или плохой.

– Твоя мать совсем иначе о нем отзывается!

– В хорошие дни он был дружелюбен, расспрашивал меня об уроках, готов был помочь с заданиями. В дурные дни он… словно бы провалился внутрь себя. Становился угрюмым, недовольным, матери приходилось все время заниматься им. «Мариам, где то? Мариам, где се?» Ему нужно было заваривать