Она повесила трубку.

Нора решила ничего не говорить ни Конору, ни Фионе, ни, если на то пошло, Маргарет. Приехав в Уэксфорд на следующий день, она нашла Донала ждущим ее в вестибюле. В черном форменном пиджаке он казался выше, бледнее, тоньше, но в то же время взрослее.

– П-по-моему, д-для выхода н-надо п-получить разрешение.

– Все в порядке, – ответила она, стараясь говорить как можно беззаботнее. – Отец Дойл мне еще вчера разрешил.

В молчании они поехали в центр. Нора чувствовала, что Донал готов расплакаться. Она не знала, что для него лучше – дать волю слезам или сдержаться. Другая бы как-нибудь разобралась, досадовала Нора, но только не она. Шагая по Мэйн-стрит, она думала об одном – насколько легче было бы Доналу дома. По субботам вставал бы когда хотел и ел на завтрак то, что нравится. При желании мог бы не разговаривать ни с ней, ни с Фионой, ни с Конором. Читал бы газету, а потом отправлялся к Маргарет с фотоаппаратом и пленками. В любое время мог бы вернуться домой. Дом принадлежал ему, привычный к его молчанию, сухим репликам, заиканию. А теперь мальчику не видать этой воли, разве что на каникулах. Он будто угодил в армию. Живет по расписанию и подчиняется своду правил. Может, и он вспоминает все, чего лишился, свою безоблачную и утраченную свободу. Но она-то только представляет, каково ему, а он переживат все это.

Они зашли в кофейню “Уайт”, но по-прежнему не разговаривали. Донал заявил, что ничего не хочет. Нора медленно пила кофе, не зная, что делать. Если заговорит как ни в чем не бывало, то оскорбит его чувства. Если проявит сострадание, только усугубит дело – все равно придется возвращаться в школу. Молчать было проще, по крайней мере – пока.

Она снова спросила, не хочется ли ему чего, а он помотал головой, но пошел за ней во фруктовую лавку на Мэйн-стрит и согласился на апельсины и яблоки, а когда она расплатилась, сказал, что ему нужны концентрированный апельсиновый сок и запасная зубная паста. Было еще только три часа. Ее подмывало предложить ему вернуться в школу, забрать одежду и книги, никому ничего не объяснять, просто уехать домой и забыть о колледже Святого Петра.

Она спросила, не проголодался ли он, и Донал кивнул:

– Я н-не могу там есть.

Пока они шли к отелю “Талбот”, она передумала: не станет подсовывать ему легкий выход из положения, потому что возвращение домой и в прежнюю школу окажется поражением, и ничем другим. Даже предложить испытательный срок – еще неделю, или месяц, или до Рождества, – и то будет слишком. Они поедят в отеле сэндвичей, и если он хочет молчать, то пусть молчит, но теперь ее цель – вернуть его в колледж Святого Петра до пяти часов. Возможно, в дальнейшем, если ситуация не улучшится, она снова подумает, не забрать ли его домой, но не следует внушать ему мысль, что такое возможно. Он скорее привыкнет к новой обстановке, если поймет, что обратного пути нет. Нора почти рассердилась на сына за молчание – за то, что не рассказывает о своей новой жизни, о трудностях и проблемах.

Они ждали, когда принесут заказ, и Норе отчаянно хотелось нарушить тишину, но она сдержалась. Наконец сэндвичи прибыли, и они съели их все в том же молчании. Донал едва кивнул в ответ на вопрос, хочет ли он еще. Она видела, что ему плохо от осознания, что его прежняя домашняя жизнь разрушена и ее не вернуть, но в его поведении сквозила грубость, даже агрессия. Возможно, он изо всех сил старался не расплакаться и не попроситься домой. Возможно, понимал, что ей нечем ответить на потоки жалоб или рассказ о его чувствах.

Внезапно Нора кое-что придумала.

– А знаешь, я буду приезжать каждую субботу. И даже если нас не отпустят в город, мы с тобой просто посидим в машине или в вестибюле. И я буду привозить на всю неделю все, что тебе нужно. В воскресенье посещения тоже разрешены, и Маргарет рвется навещать тебя. Так что субботы и воскресенья. И я уверена, что иногда тебя будут отпускать домой. Так, неделя за неделей, ты и не заметишь, как наступят рождественские каникулы, а тогда будешь каждый день ходить к Маргарет в темную комнату.

Донал посмотрел на нее серьезно и кивнул. Несколько секунд будто обдумывал ее слова. И кивнул снова. До Норы дошло: мальчик попросту выжидал, пытался выяснить, что у нее на уме, а теперь убедился, что она приехала не затем, чтобы предложить ему – поехали, дескать, домой. Теперь все ясно – он останется в колледже Святого Петра. Донал остро глянул на нее, словно убеждаясь, что она не даст ему поблажки и не добавит, что все предложенное – это только один вариант, а можно обсудить и другие. Нора постаралась говорить сочувственно, но в то же время твердо, чтобы у него не осталось сомнений: ему придется вернуться в колледж и не унывать.

Она пошла в туалет, а когда возвратилась, обнаружила едва заметную перемену. Донал выглядел не таким убитым и мрачным.

– Знаешь, о чем хочу попросить тебя? Пиши мне, скажем, раз в неделю, а то и фотографии присылай. И если я могу чем-то помочь – скажи. И если дела пойдут лучше – тоже дай знать, чтобы я не так волновалась. Договорились?

Признание в том, что она тревожится, будто еще сильнее насторожило Донала. И Нора вдруг подумала, что за последние годы он размышлял о ней больше, чем она о нем. Так ли это? Она осознала, что ее переживания задевали сына, осознала и другое: его чувства сейчас куда важнее любых ее треволнений. И важнее всего – пообещать ему и заставить поверить, что она выполнит обещанное.

В машине Нора заговорила снова:

– Каждую субботу, без исключений. И пиши, что тебе привезти из еды. Или что-то другое.