сложное лечение. Вставлял имплантаты. На столике, возле прибора от Дюпон, стоял до слез памятный ранитидин. Язвенник Яша, вот где горе. Подмахнув заявление, отправил в бухгалтерию. Там встретили тепло и тут же дали поручение: отвезти пакет в банк.

На работу приняли в качестве ресепшн. Но круг моих обязанностей был уже другой. Мне нужно было мыть чашки и смотреть за растениями. Как поняла, заботы будут распределяться крайне неравномерно, и это – первая и основная причина возможных конфликтов. То ничего весь день, то три дела одновременно. Выходить нужно – счастье! – не каждый день.

По дороге домой – то есть на новое съемное жилье – купила большую и довольно дорогую папку, на последние деньги. Пенсия и рогнедовский аванс еще впереди, как бы до них дожить. Однако папка нужна.

Вечером разобрала все нарисованное. Часть листов – в пятнах жира, потому что жир в помещении, где готовит рыбу моя мать, лежит на всем, часть – в пятнах чая. Это сама нервничала. Края работ оказались неровными и потрепанными – от неаккуратной транспортировки. Было стыдно, хотя и не очень. Работы расположила в порядке, отчасти уже намеченном Белкой: что, с ее точки зрения, нужнее для коллекции.

Утомившись, подумала, что надену, вымыла голову, высушила волосы и легла спать. Мать сидела на кухне довольно долго. Доходящий из кухни свет создавал совсем домашнее чувство. Ну хоть на несколько часов сна – дома. Хоть снится, что дома. Сон как пространство свободы. Неофициальная культура. Откуда во мне это и почему так глубоко.

Надела кожаный жилет, тот же, что и в «Рогнеду», из перфорированных фрагментов, со строчкой, на двух кнопках, и любимую черную трикотажную юбку. Больше, кажется, ничего для такого случая не было. Под жилет надела бирюзовую водолазку – чтобы не надевать белую с черной юбкой, не оскорблять глаз Джеки Кеннеди. «Блэк энд блю», название альбома «Роллинг Стоунз», самый смак стрит-фэшн. Волосы распустила и потом взъерошила мокрыми руками. Нет укладки – значит нет совсем. Натуральная уличная лохматость – тоже стиль.

В Белкиной гостиной находилось человек пять – видно, что не Белке чета, а уж тем более – не мне. Вот она, сословность в действии, и определяется класс, конечно, по одежке. Два мужичка лет пятидесяти слегка скучали напоказ, классически. Аккуратные усики, чуть затемненные очки, много золота со вкусом, пиджаки из джерси, мягкая кожаная обувь. Они казались молчаливыми и делали вид, что им неуютно в этой полунищенской квартире, до студии не дотянувшей. Но всего лишь чуть-чуть неуютно, а так они всем довольны. Это, скорее всего, финконсультанты. Двое других казались свойскими парнями, в дорогих спортивных вещах, умело спаренных с джинсами, один приятно длинноволосый, другой, судя по всему, слегка под кайфом. Еще не потеряла способности распознавать это состояние. А вот пятый отличался от них всех. Острый болезненный взгляд человека, знавшего долгий недостаток, под пышной и слишком ухоженной челкой, напомнившей о Брайане Джонсе. Костюм – черный верх и кремовые легкие брюки – казался бы клоунским, но он показывал отличное тело. В движениях сквозила живая наглость, слова казались намеренно затупленными. Он-то и есть – главный.

Как оказалось, именно он.

Белка мягко, но как мне показалось – небрежно, представила меня, и беседа продолжилась. Тогда Брайан Джонс подошел – бочком, невысокий, но звездный, и сказал:

– Белка сказала, что вы рисуете.

Что тут оставалось?

– Рисую.

– Покажите.

Он сел, как садится барышня – с прямой спиной, не на край кресла и не вглубь, ловко, расчетливо. Положил на коленки, поставленные привычным жестом вместе, мою папку и начал смотреть.

– Гы. Гы. Ой, какой жакетик. Лева, хочу такой.

Это «хочу», как потом поняла, все и решило.

– У вас есть копии? Файлы на дискете? – спросил Лева, один из пиджаков.

– Нет. Берите это. Все равно погибнет при следующем переезде.

Воцарилась минута молчания. Белка могла сильно оскорбиться на мою выходку, но она мне доверяла. И только улыбнулась на реплику.

– Ты понимаешь, что ты щас делаешь? – спросил звезда.

– Нет, – ответила, – не понимаю и не собираюсь понимать.

Лева не то поморщился, не то что-то считал в уме.

– Ваш телефон. Пиши тут.

Это сочетание «вы» и «ты» мне многое объясняло. Пока они меня не взяли, будет «вы». И денег не будет. Когда возьмут, будет «ты», будут и деньги. Но это будет «ты». А на них мне в общем плевать. Вот расплевалась-то пасхой, некстати.

Белка принесла водку в предварительно замороженных стопках и порезанный лимон без сахара. Выпили, поговорили о том, как нелепо дороги брендовые вещи в Москве. Почувствовала, что развезло и что беседа неловкая, засобиралась.

– Смешная ты очень, – сказал звезда, – я проще был. Ни денег не было, ни жилья. Теперь все есть. Но и я был смешной.

«Смешной», как поняла, – значит талантливый, вдохновенный.