столику. – Я могу вернуть твоего деда. – Он коснулся фотографии, затем тронул голубого медведя, сидевшего рядом с настольной лампой. – И твоего брата Бена.

Оуэн обхватил пальцами медведя, но в следующую секунду я подскочила к нему и толкнула к стене. Мягкая игрушка Бена выпала у него из рук.

– Да как ты смеешь? – зашипела я. – Думаешь, я и правда клюну на эту уловку во второй раз? Ты уже разыгрывал эту карту, Оуэн. Надоело. И Бен погиб. У меня нет никакого желания снова вытягивать его из сна. Единственное, чего я хочу, так это увидеть тебя на полке.

Оуэн и не думал отбиваться. Он смотрел на меня с невозмутимым спокойствием, и это очень раздражало.

– Это не решит твои проблемы. Уже не решит.

– Это только начало.

Оуэн поднял руку и схватил меня за больное запястье.

– Как много беспричинной злобы, – сказал он и сжал еще крепче. Я задохнулась от боли, но мое сознание не помутнело, стены комнаты перед глазами не покачнулись, как случалось раньше. Я попыталась выдернуть руку, и к моему удивлению, Оуэн сразу же ее выпустил. Я обхватила запястье другой рукой, Оуэн скрестил руки на груди.

– Прекрасно, – сказал он. – Пусть мертвые спят спокойно. Но я могу дать тебе кое-что еще.

– Что? – рявкнула я. – Свободу? Цель?

Оуэн прищурился.

– Жизнь.

– Что? – нахмурилась я.

– Жизнь, Маккензи. Такую, где тебе не придется скрывать, кто ты и что делаешь. Больше не будет секретов, которые ты должна хранить. Тебе не придется больше лгать, а тебе ведь это не нравится. Я подарю тебе такую жизнь.

– Ты не можешь мне ее подарить.

– Тут ты права. Подарить не могу. Но ты сможешь выбрать для себя такую жизнь, а я тебе в этом помогу.

Жизнь? Он имел в виду возможность уйти? Стать нормальной? Не лгать своей семье? Не сторониться Уэса? Но тогда Уэса и не будет со мной, потому что он всей душой предан Архиву. Верит в Архив. Даже если бы я могла уйти, он бы не ушел. Да я его об этом никогда и не попросила бы. Это бессмысленно, потому что невозможно. Архив никогда тебя не отпустит. Во всяком случае, без форматирования.

– Ты обещаешь то, чего быть не может.

– Пока нет, – согласился Оуэн, – но когда я закончу, так и будет.

– Ты имеешь в виду, когда ты уничтожишь Архив, так, Оуэн? Ветку за веткой, полку за полкой? Ты знаешь, что я тебе этого не позволю.

– А что, если я скажу тебе, что мне и не придется этого делать? Что Архив останется, и ты сможешь там работать и дальше, если захочешь? Только больше никаких секретов. За это стоит бороться?

– Ты лжешь, – прошептала я. – Ты просто говоришь мне то, что мне хочется слышать.

– Я говорю правду, – вздохнул Оуэн. – А то, что тебе хочется это слышать, означает, что ты должна слушать.

Но как я могла слушать? То, что он говорил было чистым безумием. Да, я мечтала об этом, но эта мечта губительна, словно яд. Я наблюдала, как Оуэн подошел и выключил радио.

– Уже поздно, – сказал он. – Подумай о моих словах, Маккензи. Переспи с этой мыслью. Если ты все же захочешь бороться со мной, начнешь утром. И если я буду милостив, то убью тебя прежде, чем Архив уничтожит твою личность – частицу за частицей.

Затем Оуэн пошел к двери, хотя в ночных кошмарах он никогда не уходил. У порога спальни он остановился. Повернувшись, вытащил из-под воротника ключ деда и протянул мне. Ключ свисал с его пальцев точно обещание. Или ловушка.

– Это в качестве доказательства, – произнес он, – что я реален.

Внутри меня все напряглось, когда холодный металл коснулся моей ладони, я с ужасом осознала, что все это происходит на самом деле. Я накинула шнурок через голову, почувствовав на груди тяжесть ключа. Теперь, когда он снова был у меня, возникло ощущение, что хотя бы в крохотной частичке этого мира все так, как и должно быть. Оуэн развернулся и молча вышел из комнаты.

Я проследовала за ним, глядя, как он прокрался мимо тускло освещенной гостиной и выскользнул из квартиры в ярко-желтый свет холла. За спиной раздался стук, я оглянулась и увидела папу, спящего в угловом кресле, а рядом с ним на полу лежала книга. Даже во сне его лицо омрачала тревога. Опустившись на колени, я подобрала книгу и невольно подумала, что было бы, расскажи я родителям всю правду о причине моих ночных кошмаров, о том, где я пропадаю и откуда у меня шрамы, почему меня передергивает от их прикосновений.

Больше всего я злилась на Оуэна за то, что он заронил эту мысль, тогда как этого просто не может быть. Мир не может существовать без лжи и тайн. Однако когда я положила книгу отца на стол и накинула одеяло ему на плечи, я вдруг подумала: а что если…?

Я не помнила, как уснула: только что лежала и смотрела на дверь, а в следующую минуту зазвонил будильник. Я должна была бы испытать облегчение оттого, что мне ничего не снилось. Да мне и стало легче, я даже обрадовалась, но буквально на миг, пока не вспомнила Оуэна. Мой