— Прости меня, Эва.
— За что? ? моя рука прошлась по чёрным кудрям с несколькими серебристыми прядками.
— За то, что не смог уберечь тебя от этого кошмара. Человек, который являлся моим доверенным лицом, был зверски убит вчера утром, а сейф, где я хранил документы, которые успел собрать на «Бездну», оказался пуст. Мне нечего было предложить вместо тебя, а от денег они отказались.
— Я всё слышала, милый. Ты сделал то, что мог. Я тоже сделаю то, что смогу для клана, для Марии, для нас с тобой и для наших будущих детей. Не хочу, чтобы грязь коснулась моей дочери.
Умостившись рядом с мужем на кровати, я закрыла глаза.
— Скажи, а что значит «освидетельствование после встречи»?
Энрике притянул меня к себе ещё ближе.
— По неполному договору тебя должны вернуть через девять месяцев такой же, какой и взяли. После каждой встречи тебе может осмотреть врач. Внутренних повреждений не может быть совсем, а наружные не должны бросаться в глаза. Словом, если у кого-то из рабынь останется шрам на лице, она вправе потребовать оплату услуг пластического хирурга.
Хоть что-то положительное. Меня не изуродуют!
— Но на деле, Эва, всё складывается по-другому. Только за последние десять лет в «Бездне» погибло пятьдесят девушек. И у половины из них были неполные контракты.
— Как женщины вообще попадают в рабство?
Энрике задумался.
— Кто-то за долги родственников, кому-то срочно нужны большие деньги. Девушек, которых истязают до смерти, обычно крадут и перепродают в клубы. У этих несчастных нет близких, и искать их никто не будет.
— Ясно. Теперь расскажи всё об этой троице.
Мой муж нахмурил брови.
— Они создают ад. Меддис, хирург, как ты его назвала, самый жестокий. Не помню, чтобы хоть кто-то вырвался от него живым. Он знает все болевые точки, ход артерий и нервов. Возбуждается, причиняя боль. Сэр Рональд, жирная скотина, боится крови. В половом плане совершенно бессилен. Чаще наблюдает. Иногда доставляет удовольствие себе сам. Беккер… Вот это тип с фантазиями. Холодный расчётливый ублюдок.
Информация не радовала. Девять месяцев ада. Выдержу ли я, если моя мать сошла с ума через три…
— Всё милый, отдыхай.
Я выключила ночник и попыталась заснуть. Ничего, как только всё закончится, я найду возможность поквитаться с каждым садистом и станцую «Фламенко» на их могилах.
Прошло два дня. Энрике восстановил силы. Хотя рана и причиняла страдания, он решил вести машину сам. Я надела брючный костюм, обмотала голову косынкой и упаковала в сумочку солнечные очки. Кто знает, в каком состоянии я появлюсь в доме через сутки. Зачем давать прислуге лишний повод для сплетен?
Со стороны казалось, что мы едем на обычную деловую встречу.
— Эва, мне это как-то не по душе.
Можно подумать, я была в восторге.
— Успокойся. ? Видя, что руки мужа трясутся, я подошла к машине и села за руль. ? Залезай и пристёгивайся. Будешь моим штурманом.
Энрике послушно пристегнул ремень.
— Поражаюсь твоему спокойствию. Я не спал всю ночь, продумывал, куда могу увезти тебя, спрятать.
— Сам не спал, и мне не давал. ? Моё английское спокойствие превратилось в ледяное безразличие. ? Нас должна радовать одна мысль. Мы сделали для семьи всё, что могли. Через девять месяцев забудем это, как страшный сон, и будем жить дальше.
Мой муж тяжело вздохнул.
— Я ничего не забыл. Я жил с тяжким грузом на сердце тринадцать лет, а теперь история повторяется.
Машина покинула особняк и понеслась по узким улочкам Валенсии.
— Эва! Возможно, ты ещё успеешь…
— Сбежать? Спрятаться? Не шути так. Жить в страхе, что тебя рано или поздно найдут, осознавать, что твоё место заняла девочка, совсем ребёнок… Я так не смогу.
— Но ты и сама ещё ребёнок.
Резко затормозив, я пристально посмотрела на мужа.
— Я повзрослела давно. Моё детство закончилось в карцере интерната, в тот самый первый раз, когда я бродила по тёмному подвалу, прижимаясь к холодным бетонным стенам, и умоляла выпустить. Я представляла, что рядом затаилась сотня чудовищ, а утром поняла, что чудовища ждали меня снаружи.