эта картина показалась ей самой прекрасной из всего, что она когда-либо видела. «Неужели я смогу отказаться от него?» – спросила себя девушка.

Через три дня Эшлин окрепла достаточно для того, чтобы покинуть больницу. Мэддокс молча отнес ее в крепость (этот настоящий мужчина явно не признавал машин), прямо в свою комнату. В коридорах девушка увидела нескольких воинов. Одни из них выглядели мрачными, другие – разозленными, но все они приветствовали ее кивками, будто признавая ее право на присутствие в замке, даже если это им не нравилось.

Закрыв и заперев дверь спальни, Мэддокс поставил Эшлин на пол, но не отпустил ее, еще теснее прижался к ней.

– Ты узнал что-нибудь насчет женщин? – спросила девушка, не отстраняясь и ощущая, будто его тепло окутывает ее. Его близость дразнила.

– Их освободили. Всех, кроме Даники, которая сводит Рейеса с ума, постоянно оскорбляя его, – ответил Мэддокс и вгляделся в лицо Эшлин. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила она, ничуточки не соврав.

Эшлин еще немного кашляла и ощущала какую-то влагу в груди, но она почти полностью выздоровела. А значит, пришло время, чтобы спасти его.

«Ты нужна ему», – вспомнила Эшлин слова богини. Она не собиралась рассказывать Мэддоксу про Анью, понимая, что он станет задавать вопросы, на которые она не захочет отвечать. Девушка знала, что нужно делать, чтобы спасти его от проклятия, она ненавидела это знание, но собиралась сделать это и не могла позволить Мэддоксу помешать ей. От одной только мысли о необходимости расстаться с ним сердце Эшлин наполнялось отчаянием. «Я не хочу прощаться», – подумала она.

На ее глаза начали наворачиваться слезы, и она заставила себя улыбнуться. «Это моя сказка, – подумала Эшлин. – И я спасу своего принца. Только… не надо прощаться. Еще рано…» Она решила провести остаток дня с Мэддоксом, говорить с ним, прикасаться к нему – делать все, чего была лишена во время пребывания в больнице.

– Я хочу тебя, – произнесла она. – Очень тебя хочу.

– Я тоже тебя хочу, – отозвался Мэддокс, и в его фиалковых глазах внезапно промелькнула злоба. – Мне кажется, будто прошла целая вечность с тех пор, как я прикасался к тебе.

Однако они продолжали стоять неподвижно и смотреть друг на друга.

– Я хочу, чтобы ты знал… – начала Эшлин, а затем, прикусив губу и уставившись на свой ботинок, продолжила (ведь пришло время для признаний): – Я люблю тебя.

На лице Мэддокса отразилось потрясение, он открыл, а затем снова закрыл рот.

– Слишком скоро, – произнесла девушка вместо него. – Наши жизни очень разные, и именно я виновата в большей части того безобразия, с которыми тебе пришлось столкнуться за последнюю неделю. Но я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя.

Наконец Мэддокс протянул руку, коснулся пальцами ее щек и заставил ее посмотреть на себя. Шок на его лице сменился нежностью.

– Я тоже тебя люблю. Очень сильно. Я жестокий человек, и чувства у меня неистовые, но я не хочу, чтобы ты опасалась, что я могу проявить жестокость по отношению к тебе. Я не могу причинить тебе вред. Мне проще будет вырезать свое собственное сердце.

Эшлин почувствовала, как по всему ее телу растекается счастье. Раньше она и подумать не могла, что испытывать такую радость вообще возможно. Ее глаза наполнились слезами. Она прижалась к груди Мэддокса и почувствовала, что он нужен ей больше, чем когда-либо прежде. Он медленно нагнулся, источая аромат соблазна и не отводя от нее глаз. Их губы нежно соприкоснулись, и этот долгий поцелуй стал воплощением любви и красоты.

Язык Мэддокса проник в рот Эшлин. Он целовал ее снова и снова; казалось, будто поцелуй, полный наслаждения и счастья, продлится вечно. Восторг и восхищение, которые испытывал Мэддокс, находили отражение в душе Эшлин.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

– Люблю тебя, – откликнулась девушка.

– Люблю тебя. Ты нужна мне.

Мэддокс стал постепенно снимать с Эшлин одежду, а она медленно обнажала его, упиваясь каждым новым участком открывавшейся ее взору кожи. Этот мужчина был таким большим и непоколебимым, так подходил ей… Каждое прикосновение к его телу вызывало в Эшлин чувство восхищения, она наслаждалась этим, запоминала, как выглядит каждый сантиметр его кожи. Мэддокс был воплощением неистовства, и в то же время он любил ее.

Услышав от него слова любви, девушка почувствовала, как ее охватывает умиротворение. Когда она впервые заболела, этот человек назвал крепость ее домом. «Так оно и есть на самом деле, – поняла она. – Это единственное место из всех, где я когда-либо жила, которое я могу так назвать. Как удивительно, что подарил мне его человек, являющийся воплощением насилия, что именно он заставил меня позабыть о комнатах со стенами, обитыми ватой, сводящем с ума шуме, одиночестве и предательствах. Как это… необычно».

– Я хочу ублажать тебя, – произнес Мэддокс, вставая на колени, – руками, языком.

– Нет, – заявила Эшлин, затем схватив его за плечи и подняв на ноги.

Мужчина удивленно нахмурился, но она продолжила:

– Теперь моя очередь.

На этот раз на колени встала девушка. Теперь она ублажала его, обхватив губами его возбужденное естество, такое твердое и горячее, позволив ему