первооснова четко различима, например, в искусстве Ренессанса и по истечении трех столетий со времени его формирования». (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. С. 156). При механическом воспроизводстве искусство рассеивается, «превращаясь во множество копий, что означает потерю аутентичности как меры ценности или даже как значимого понятия в искусстве». (Шапинская Е. Н. Очерки популярной культуры./ Е. Н. Шапинская. [Текст]. – М.: Академический проект, 2008. С. 32) Сам Беньямин объясняет этот процесс тем, что «техника репродукции ставит на место его единичного бытия массовидность».. (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. С. 155)

Этот феномен имеет не только эстетическую, но и социальную природу, будучи связан с формированием массовых аудиторий и их культурных потребностей, которые уже не может удовлетворить элитарное «ауратическое» искусство. В основе распада ауры «… лежат два обстоятельства, связанные с возрастающим значением массы в современной жизни. А именно, потребность сделать вещи более доступными и человеческими так же настоятельна сегодня в массах, как и их склонность преодолеть уникальность любого явления путем его репродуцирования. День ото дня становится все очевиднее общественная потребность приблизиться к предметам, овладеть ими в оригинале, а чаще – в копии или репродукции. Направленность реальности в сторону масс и масс в сторону реальности есть бесконечно важный процесс, заслуживающий систематических наблюдений и размышлений». (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. С. 158)

Несмотря на ущерб, наносимый классическому искусству массовой воспроизводимостью, Беньямин вовсе не осуждал ни новые технологии, ни изготовленные при их помощи «реплики», считая, что массы теперь могут сами оценивать произведения искусства и формировать свое суждение. «… Техническая воспроизводимость произведений искусства меняет отношение масс к искусству. Из самого отсталого, скажем, отношения к Пикассо, оно превращается в передовое, например, перед лицом Чаплина. При этом отношение передовое примечательно тем, что радость созерцания и переживания непосредственно и глубоко связана у зрителя с его позицией компетентного судьи. Такая связь – важный общественный признак\…». (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. С. 165) В то же время Беньямин отмечает, и этим во многом предвидит, все нарастающую развлекательную функцию массовой культуры. «…Массы – это та матрица, по которой в наши дни штампуется привычное отношение к произведениям искусства. Между тем, количество уже перешло в качество: резко возросшие массы участников искусства принесли и иной способ соучастия в нем. Развлечение и сосредоточенность противостоят друг другу, и это отношение можно сформулировать следующим образом: человек, сосредоточившийся перед произведением искусства, погружается в него, входит внутрь. напротив, рассеянная масса со своей стороны, погружает произведение искусства в себя». (Беньямин B. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. C. 165) Восприятие массового произведенного искусства, будь это кино, предназначенное по своей сути для массвого потребления, или многочисленные формы тиражирования классики, всегда является рекреацией, не требует серьезных усилии по приобретений «культурного капитала» и, в конце концов, занимает маргинальное пространство в жизни человека массового общества, в большей степени озабоченного приобретения материальных благ и комфорта. «Публика – экзаменатор, – писал Беньямин, – но экзаменатор развлекающийся». (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. [Текст] / Киноведческие записки. 1988, № 2. С. 167) В процессе трансформации классического музыкального текста, требующего подготовки для его полноценного восприятия, в развлечение сдвиг эстетических ценностей неизбежен, поскольку способность массовой культуры к присвоению любого культурно материала и перекраивания его на свой лад поистине безгранична.

Прошедшие со времени написания эссе Беньямина долгие годы показали не только правоту ученого с точки зрения неотвратимости растворения ауры элитарной культуры в массовом производстве реплик и симулякров, но и углубление этого процесса в контексте происшедших – и происходящих – в культуре рубежа тысячелетий изменений.

Изменения обычно рассматривают как что-то происходящее во внешнем мире, – писал американский исследователь Дж. Хардисон. – В 1920, к примеру, не было телевизоров. К 1980 телевизоры были повсюду, куда ни кинешь взгляд. Тем не менее, изменение всегда субъективно, как и объективно. Разум формируется при помощи полученного во внешнем мире опыта. Человек, рожденный в мир без телевизора, смотрит на него иначе, чем тот, который родился в мире, где телевизор – обычная вещь. Есть еще один важный момент культурных инноваций. Если инновация базовая, просто потому что она такова, спустя поколение после ее появления она становится частью мира как данность, частью формы нашего сознания скорее, чем его содержания». (Hardison, Jr, O. B. Disappearing through the Skylight. Culture and technology in the Twentieth Century./O.B.Hardison, Jr. – NY, Penguin, 1990 P. XII)

Вопрос о том, насколько изменения, происшедшие в культуре на рубеже XX–XXI вв. затронули саму ее сущность, останется открытым, тем не менее, многие исследователи считают, что сегодня мы живем в качественно новой социокультурной действительности. «Серьезность и значительность происшедших в обществе перемен, – пишет В. Самохвалова, – дают основания отделить всю его доинфор-мационную историю от информационной как принципиально новой стадии существования социальных и социетальных структур. Наступление информационной эры становится переломом в качестве жизни, в характеристиках общества, человека, культуры». (Самохвалова В. И. Творчество: Божественный дар. Космический принцип. Родовая идентичность человека. – [Текст] / В. И. Самохвалова – М.: РУДН, 2007.С. 438)

Что же качественно отличает культуру наших дней, первых декад XXI века, от предыдущих эпох «современности», «постсовременности» и прочих терминологических концептосфер, не получивших собственного наименования, а обходящихся, как правило, приставками «пост-» или «нео-»? Прежде всего,