Борислав осекся.

– А вы – нет? – спросил Джеймс.

Горбовский с интересом посмотрел на него.

– Контакт будет, – сказал он убежденно. – Но неужели вы и правда думаете, что такое возможно сразу? Это ведь даже не планета. Это Вселенная. Чужая Вселенная. И – вот прямо так? Мгновенно? Без того, чтобы подготовиться, приладиться, подрасти?.. У нас длинная история. У них, как я понимаю, еще длиннее. Куда спешить? Ну пусть даже поколение сменится. Эта дверь – вот она. Мы ее откроем, когда захотим. Ведь ничего же страшного не случилось. Ничего необратимого.

– Мне хочется вам верить, – сказал Борислав.

– Хочется, – повторил Горбовский. – Так поверьте. Попробуйте. Что вам мешает?

– Я не знаю, – сказал Борислав. – Есть чувство, что все навыворот. Неправильно. И что исправить нельзя уже ничего. Это не в вас дело, поймите верно, это еще до вашего прихода стало… осознаваться. Еще до того, как я узнал о решении…

Горбовский поднял свою длинную сухую ладонь.

– Не надо, – тихо сказал он. – Я понимаю. Поверьте хотя бы тому, что вы сделали все хорошо. И больше того – блестяще. Просто бывают такие ситуации, когда правильного решения совсем нет: и так придется жалеть, и эдак… Скажу совершенно честно: в обоснованности сегодняшнего решения я не убежден. Но для меня сейчас главное – что Совет – это Земля. Мы служим Земле. Давайте не забывать, да? Наши личные мотивы, наше эгоистичное стремление к познанию – все это хорошо, пока не противоречит воле Земли. Вот, она высказалась…

Борислав прикрыл глаза.

Чем мы отличаемся от Рейха, думал он. Несколько сотен членов Всемирного совета – или один кайзер. Выразители воли народов… Ему было страшно, но он не мог перестать так думать.

Горбовский сидел рядом, не мешая.

Борислав посмотрел в небо. Туда, где не было ничего, кроме ветра.

Будь, что будет…

Над лесом в сторону океана прошел белый глайдер. Кто-то развлекался.

Прибыв в Калязин, Борислав сразу же завалился спать. Никакие стимуляторы не помогали. Сил не было даже на просмотр новостей, да и на черта теперь новости…

Сон, однако, не шел.

Мысли текли в полудреме. Что теперь? Ну что? Никакого прогрессорства, это ясно. Прогрессор Борислав Дружинин кончился, и его почему-то совсем не жалко… Но никто не мешает обратиться к теоретической науке. Переехать куда-нибудь, выписать с Гиганды Уллу – об этом я имею право попросить, и мне не откажут. Улла… Ну, а сколько можно быть одному? К тому же адаптация к Земле инопланетного человека – сложная работа. И отлично. Будет мне занятие. Улла…

Как только встану, надо отбить депешу. С отставкой можно не спешить, я все равно в отпуске. А вот насчет Уллы – немедленно.

Улла… Он стал думать о ней, вполне отдаваясь этим теплым мыслям. Подтянул плед к груди. Ночь, кажется, перевалила на вторую половину; смотреть на часы не хотелось.

Что, если бы вернуться на месяц назад?..

Тогда я ничего не знал. Просто ничего.

Он стал вспоминать знакомых по Рейху.

Какие разные люди… Какие необычные. Какие живые.

Что толку иметь уникальный опыт, о котором никому нельзя рассказать?..

Впрочем, это я зря. Толк есть.

Внутри что-то проклюнулось.

Интересно, чем я теперь могу заняться? Академической историей? Хорошо, конечно. Но ведь мы способны и на большее. Пусть не раскрывать свой опыт, но приложить его к тому, чтобы изменить нечто в мире к лучшему.

Как? Журналистика, социология, литература?