Дальше были три месяца лечения здесь, в Кракове, в Институте регенерации. Операции, курсы герминативной терапии, и в конце – необычные дни, когда он, уже встав, учился владеть своим обновленным телом. Все это происходило под стерильным куполом, где даже ветерок был только искусственный. Но вот – выписали. Без последствий.
Свобода.
На Грюнвальдском мосту Борислав остановился. Над плесом гулял ветер. Такое новое чувство… Он посмотрел вниз, на бурлящую у быков пену, и тут заметил, что к нему подошли.
Старик в шляпе, с пышными белыми усами. Они встретились взглядами.
Старик смущенно кашлянул.
– Извините. Я увидел, что вы гуляете, и несколько самонадеянно решился спросить о впечатлениях. Первый раз в Кракове?
Борислав усмехнулся.
– Можно сказать, что да. А вы здешний?
Старик ответил степенным кивком. Глаза у него были голубые. «Открытое лицо, располагающее к себе», как писал русский классик.
– У вас усы, как у Франца-Иосифа, – сказал Борислав.
Старик хихикнул.
– Вы не поверите, но меня именно в честь него и назвали. Пан Франтишек, – представился он.
Борислав коротко кивнул. Потом, сообразив, назвал свое имя.
Пан Франтишек, видимо, из его движений что-то понял.
– Вы случайно не историк?
У Борислава глаза полезли на лоб.
– Историк, – подтвердил он. – Так вы меня знаете?..
Пан Франтишек печально вздохнул.
– Не имею такой чести. Я-то провел в Кракове всю жизнь, так что если вы тут впервые, то мы вряд ли встречались. Просто у вас очень узнаваемые манеры. Как у австрийского офицера. И не у паркетного щеголя, а у человека, который знает, как хлещет кровь в кавалерийской схватке. Ну, а кто здесь и сейчас может это знать? Или историк, или реконструктор. Но на реконструктора вы не слишком похожи, – пан Франтишек покачал головой.
– Не ношу кивера? – Борислав улыбнулся.
– Ни кивера, ни гельмета, ни палаша, – улыбка пана Франтишека была еле видна под усами. – Но дело не в этом. Вот игроком в какую-нибудь многомерную стратегию я вас представить могу вполне. И даже не исключаю, что это часть вашей профессии. Угадал?
Борислав вздохнул.
– Угадали. Почти.
– …Вам не кажется, что на кофейной пене можно гадать не хуже, чем на кофейной гуще?
Пан Франтишек посмотрел в чашку. Подумал.
– Вы широко мыслите, – признал он. – Увы, кофе по-венски открыли тогда же, когда и законы Ньютона. В то же десятилетие. Спрос на авгуров к тому времени уже упал. А впрочем, кто знает, что нас ждет в грядущем?..
Борислав ответил улыбкой и сосредоточился на кофе, который был действительно прекрасен. Пан Франтишек утверждал, что по этому самому рецепту готовил кофе шляхтич Юрий Кульчицкий, отличившийся в битве за Вену.
Помешать, отложить ложку, всмотреться. Густо-коричневые разводы расходятся спиралью…
– Так мог бы выглядеть Млечный путь, состоящий из темных звезд, – пробормотал он.
– Или из коричневых карликов, – охотно дополнил пан Франтишек. – Кстати, открыватель галактик сэр Вильям Гершель очень любил кофе. Во время ночных наблюдений всегда при нем была чашка.
Борислав отметил, что о жившем четыреста лет назад Гершеле старик говорит как о добром знакомом. А сколько же, кстати, ему лет? Непонятно. Но за сотню – наверняка.
– Вам здесь нравится?
– О да, – сказал Борислав совершенно искренне, оглядываясь. Полуподвал с развешанными гравюрами и настенными лампами, очень уютный. Классическая кофейня.
– Я уже много лет сюда хожу, – сказал пан Франтишек. – Со счета сбился. Знаете, эта кофейня ведь открылась, когда королем Польши был Август Сильный. Яркое было время… А вы любите шахматы?
Борислав, слегка удивившись перемене темы, покачал головой.
– Увы. Пробовал научиться – не пошло. Абстракция. Там все не так, как в настоящей военной игре.
