это ее волнует не больше, чем неоплаченный счет в мясной лавке. Теперь ее цель иная.

Однажды она вернется. И тогда она возьмет с их жалких душ ответ за все то зло, что они причинили.

Она в последний раз обнимает уже похолодевшее тело Ливии: «Я отомщу за тебя. Обещаю». Руки бережно снимают с ее шеи амулет, подаренный ей матерью. Их будут искать и оставлять это стервятником из своего скрытого города она не намерена.

Потом потянулся долгий переход через лес. Шаг за шагом, даже не сбавляя темп она шла как в полусне, пока не вышла на проселочную дорогу. Так далеко она никогда не забиралась.

Вакуум, что образовался в душе после смерти сестренки постепенно заполнялся всепожирающей злостью, холодной, как закаленной металл. Однажды она вернется и воздаст им по заслугам.

До чутких ушей инари донесся скрип колес крестьянской телеги. Капелька магии и вот теперь она выглядит как обыкновенная, потрепанная жизнью крестьянская девушка.

— Добрый господин! Не откажите девушке. Подбросьте до города.

Стальной коридор сменился лабораторией.

В том, что это именно лаборатория, а не пыточная, инари даже не сомневалась. Слишком много сложного оборудования. Для пыток такое было бы не нужно.

Сейчас она лежала на столе, прикованная к нему по рукам и ногам.

— Так ты все же жива?

Тарквиния поворачивает голову на звук и чувствует, как несмотря на весь ужас ситуации, сердце начинает радостно биться. Гвиневра не погибла. Тело покрыто глубокими ранами, ожогами, но ее старого воина так легко не убить.

— Кажется, это конец. Была рада путешествовать с тобой, лисенок.

Тарквиния делает глубокий вдох. Папа говорил, что бывают моменты, когда просто нужно плыть по течению. Наверно, этот момент относится именно к таким.

Чтож, наверно это и будет ее расплатой за всю ту боль что она причиняла всем, кому любила. Родителям, которых винила в собственной беспомощности, сестре, что погибла из-за ее лени и Гвиневре, что сейчас должна была бы весело напиваться в кабаке, а не стоят, скованной по рукам и ногам в ожидании страшного конца.

Она чувствует и слышит клацанье металла по полу, а в следующее мгновение свет, что льется прямо из потолка заслоняет монолитная маска из странного металла с золотой отделкой. Откуда то сзади раздаются голоса. Тарквиния пытается вертеть головой, но тугие ремешки, что опоясали ее череп, не дают ей этого сделать.

— Господин Эйлад, вы точно уверены насчет этих двух ксеносов?

— Более чем. Гос…. Товарищ Молотов.

Раздается противный визг циркулярной пилы.

— Вы уверены, что этой дозы обезболивающего хватит?

— Подобное нужно проводить, пока пациент находится в сознании, мой ушастый друг.

Сгорбленная, уставшая фигура, чертами лица напоминающая Тарквинию, сейчас стояла напротив огромного зеркала в совершенно пустом храме. Обращаясь к тому, кто вместо ее отражения прорисовывался на гладкой поверхности древнего артефакта.

— Так что, они мертвы?

— Почти, старейшая.

— Что значит почти? Потрудись мне объяснить.

— Восьмихвостая мертва, а ее сестра бежала.

— Ох, и зачем я дала тебе одну из своих последних гончих? Все равно ведь воспользоваться ими не смогла. Ну да ладно, теперь я хоть знаю, на что похожи попытки изменить пророчество.

— Мне послать убийц?

— Зачем? Чтобы я опять выслушивала твои оправдания после провала? Ну уж нет. Я дала вам шанс, а уж то, что ты его упустила, только твоя проблема.

— Но пророчество не догма!

— Все, я устала. То, что я хотела узнать о пророчествах, я узнала. Остальное меня не касается. Теперь это твои и только твои проблемы. Прощай.

Бабушка Тарквинии молча уставилась в свое отражение. Её госпожа даже не потрудилась ее наказать. Просто ушла, оставив ее наедине с тем, что