познакомился с английской народной поэзией и детскими стихами, которые в значительной мере повлияли на его раннее творчество.

Во время Первой мировой и Гражданской войны Маршак работал с детьми-беженцами. В 1920 году он помогал организовать колонию для бездомных детей в Екатеринодаре (современном Краснодаре). В «Детском городке» были созданы детский сад, школа, мастерские и библиотека. Нашлись даже средства на газету и театр. Поскольку для детского театра не было подходящих пьес, Маршак решил попробовать себя в этом жанре и вместе с поэтессой Елизаветой Васильевой (1887 – 1928) принялся за дело. В основном это были вольные переделки русских народных сказок и стихотворений. Пьесы были собраны в книгу «Театр для детей» (1922). В 1940-е годы Маршак вернулся к своим ранним работам, издавая их в новой, переработанной форме.

В 1922 году Маршак снова оказался в Петрограде, где скоро стал центральной фигурой во многих детских культурных проектах. Маршак был и главой студии детской литературы, и заведующим репертуарной частью Ленинградского театра юного зрителя, и редактором издательства «Радуга», и редактором журналов «Новый Робинзон», «Еж» и «Чиж». В 1924 году он стал главой детской литературной секции ленинградского отделения «Госиздата».

Влияние Маршака на советскую детскую литературу в межвоенные годы нельзя переоценить. Он прекрасно умел замечать чужие таланты и собрал вокруг издательства и журналов группу молодых одаренных авторов. Приглашал он писать для детей и уже признанных писателей постарше. Его ранние стихи, наравне со стихами Чуковского, задавали тон в тогдашней поэзии для детей.

В статье 1922 года Маршак так объясняет свои представления о детской литературе:

Ребенку нужен не суррогат искусства, а настоящее искусство, – конечно, доступное его пониманию. Помимо того, ребенку более, чем взрослому, нужны в искусстве значительные, многообъемлющие образы, приближающиеся к символам. Взрослый, более или менее знакомый с жизнью в целом, может довольствоваться случайными образами, отдельными деталями, отдельными штрихами. Ребенок в каждой сказке, в каждом художественном произведении хочет увидеть всю жизнь, он не развлекается, а учится[380].

До того как начать писать для детей, Маршак публиковал стихи для взрослых и работал над переводами поэзии почти пятнадцать лет. Он пришел в детскую литературу уже зрелым мастером. Можно сказать, что около двадцати небольших стихотворений, написанных в период с 1923 по 1928 год, стали пиком его писательской карьеры. У Маршака особенный талант к использованию коротких, лаконичных строк и простых слов для создания ясных и убедительных образов и сюжетов. Полностью отсутствуют прилагательные и сложные метафоры, которые могли бы затемнить сюжет или ритм. Основная цель – развеселить ребенка, и в юмористичности и лингвистической виртуозности Маршак уступает разве только Чуковскому.

Маршак черпал вдохновение в русской и английской народной поэзии, в сказках Пушкина и толстовских рассказах для простого народа. Любил он и детские загадки, и поэтические импровизации, что явствует из его сборников песенок, считалок, загадок и каламбуров. В 1920-х годах Маршак без устали переводил и пересказывал английскую детскую поэзию, которая вдохновляла его на собственное творчество. Именно он познакомил русских читателей со многими знаменитыми английскими стихами: «Дом, который построил Джек», «Шалтай-Болтай», «У нашей Мэри есть баран». Маршак также писал детские поэмы в народном стиле. В «Сказке о глупом мышонке» (1923) привередливому мышонку не нравятся колыбельные, которые поют ему разные звери: лягушка, утка и собака. Только кошкина песня ему по вкусу, но это счастье длится недолго.

Три замечательные книжки-картинки Маршака – это «Детки в клетке» (1923), «Цирк» (1925) и «Мороженое» (1925). «Детки в клетке» – прогулка по зоопарку. Каждому зверю посвящено отдельное юмористическое четверостишие, указывающее на какие-то его особенные черты. Для уехавшей в эмиграцию Марины Цветаевой маршаковские «Детки в клетке» были доказательством того, что новая русская литература для самых маленьких детей не имеет себе равных. Ей особенно понравилось решение Маршака обращать особое внимание на детенышей разных зверей, в результате чего получается, что ребенок-читатель и звери глядят друг на друга, как в зеркало[381].

Текст «Цирка» такой же короткий и выразительный. Иллюстрации делал ведущий книжный художник Владимир Лебедев, пользуясь яркими, стилизованными образами пропагандистской афиши. Один за другим сменяются цирковые номера. Внутренняя энергия выступлений часто выплескивается в восклицательных знаках, отражая и силу современной рекламы, и восхищение публики. На Владимира Маяковского сильное впечатление произвело двустишие с необычным, свежим сравнением: «По проволоке дама / Идет как телеграмма»[382].

В «Мороженом» детский коллектив, «мы», знающие, как получать удовольствие от порции мороженого, противопоставлен «ему» – безгранично жадному обжоре-толстяку. Судьба одинокого фанатика от мороженого – превратиться в снежную гору, с которой дети съезжают на санках даже посреди лета. Как и в поэме Маяковского «Сказка о Пете, толстом ребенке, и Симе, который тонкий», толщина символизирует капитализм, власть денег и буржуазные черты, от которых в советском обществе необходимо было избавиться.

Веселыми преувеличениями полны поэмы-шутки «Багаж» (1926) и «Вот какой рассеянный» (1928). Дама садится в поезд и проверяет багаж по списку. Этот список превращается в рефрен стихотворения, который легко заучивается наизусть маленькими слушателями и читателями. Прибыв по назначению, путешественница в последний раз проверяет список. Все на месте, да только маленькая собачонка почему-то превратилась в огромного пса. Даму утешают словами, которые помнит в России каждый: «Однако / За время пути / Собака / Могла подрасти!»

Критикам мерещились в «Багаже» сатирические тенденции. Предполагается, что Маршак высмеивает мелкобуржуазную привязанность к материальному. Но в советских книжках 1920-х годов часто встречаются фантазии самих детей: в них все возможно, и удивительные превращения никого не удивляют. Стихотворение можно также воспринять как критику нового советского менталитета: к личным заботам индивидуума относятся высокомерно и насмешливо. Носильщики, хозяева нового советского мира, скрывают свое нерадивое отношение к работе за хамской шуткой.