больших городов, что кишат иностранцами. А следовало бы знать, что они никогда не забывают ни о чем. И вот однажды я получил шифрованное письмо, разбившее все мои иллюзии вдребезги. Они не забыли обо мне, выследили, отыскали – и разузнали обо мне все. И, в наказание за измену, в этом году решили принести в жертву мою племянницу, Джоан.

Это само по себе было скверно, но в настоящий ужас меня привело другое. Я знал: жертвоприношению сопутствует еще один обычай. С незапамятных времен Черные Братья предают смерти мужчину, ближайшего родственника той, что избрана в жертву – отца, брата, мужа – ее «хозяина», согласно их ритуалу. Частью – из-за какого-то темного фаллического предрассудка, частью – из практических соображений: врага нужно уничтожить, ведь покровитель девушки наверняка будет искать мести.

Я понял: Джоан мне не спасти. Она была обречена. Но я мог спастись сам, переложив бремя ответственности за нее на чужие плечи. Поэтому я вызвал ее сюда и выдал за тебя замуж.

– Вот сволочь! – прошептал Глэнтон.

– Но это мне не помогло! – выдохнул Брукмэн. Его истерзанная голова мотнулась из стороны в сторону, взгляд остекленел, на мертвенно-бледных губах выступила кровавая пена. – Они явились вскоре после твоего отъезда. А я оказался настолько глуп, что впустил их и сказал, что больше не в ответе за ту, кого они избрали для жертвоприношения. Они только посмеялись – и принялись терзать меня. Я вырвался… бросился к телефону… но им было приказано убить меня, казнить брата-изменника. Они уехали, а один остался – позаботиться обо мне. Сам видишь, позаботился – лучше некуда!

Глэнтону тут же вспомнился большой автомобиль, пронесшийся на север.

– Куда… Куда они направились? – выговорил он внезапно пересохшими губами.

– К тебе на ранчо… За Джоан… Прежде, чем меня начали пытать… Я сказал им, где она.

– Старый осел! – завопил Глэнтон. – И ты только сейчас говоришь об этом?!

Но Брукмэн уже ничего не слышал. С его побагровевших губ брызнула пена, старик забился в конвульсиях, вырвав из столешницы один из окровавленных клиньев. Громкий предсмертный крик – и жизнь оставила старого Джона Брукмэна.

Пошатываясь, будто пьяный, Эммет Глэнтон покинул освещенную лампой комнату, где черное лицо слепо скалилось с пола прямо в незрячее белое лицо, свесившееся с края стола. Черный ветер злобно рванул рубаху невидимыми пальцами, и Глэнтон огромными прыжками помчался к машине.

Обратный путь сквозь вой и тьму был сущим кошмаром. Черная стена тьмы расступалась перед Глэнтоном и тут же смыкалась позади, страх волком- оборотнем мчался по пятам, ветер выл в ушах, раскрывая ужасные тайны.

На этот раз Глэнтон не стал огибать мрачный холм, а поехал напрямик. Колеса прогремели по мосту, и машина промчалась под черным обрывом. Никто не запустил в него сверху булыжником. Должно быть, Джошуа давно оставил засаду и ушел.

Еще три мили – и сердце, рванувшись прочь из груди, застряло в горле куском холодного льда. Отсюда он уже мог бы разглядеть свет в окне дома, но завесу тьмы впереди рассекали лишь лучи его собственных фар.

Наконец в ночной темноте показался силуэт его дома, и Глэнтон увидел на крыльце странное, бледно мерцающее пятно. Автомобиля, промчавшегося ему навстречу на север, нигде видно не было. Но, въехав в ничем не огражденный двор, Глэнтон был вынужден резко свернуть в сторону: прямо на пути распростерлось безжизненное тело. Это был безумец Джошуа. Он лежал лицом вниз, голова его с одной стороны представляла собой сплошную кровавую массу. Он явился сюда только затем, чтобы найти свою смерть.

Глэнтон выпрыгнул из кабины и побежал к дому, громко зовя Санчеса. Но крик его растворился в вое штормового ветра, и сердце будто сжала чья-то ледяная рука.

Взгляд его был прикован к бледному пятну, мерцавшему на крыльце. По мере приближения пятно росло, превращаясь в человеческое лицо – лицо Санчеса, источавшее странный неяркий свет. Глэнтон остановился и, затаив дыхание, подкрался поближе. Отчего лицо так светится в темноте? Отчего старый мексиканец стоит неподвижно, не отвечает на зов; отчего так остекленели его глаза? Как его лицо могло оказаться на такой высоте?

И тут Глэнтон понял, в чем дело. Перед ним висела, привязанная за длинные волосы к столбу крыльца, отрубленная голова Санчеса. Мертвое лицо зловеще мерцало во тьме, натертое чем-то вроде фосфора.

– Джоан!

Ворвавшись в объятый тьмой дом, Глэнтон вскрикнул от отчаянья и боли. Никто не ответил ему – лишь ветер насмешливо взвыл за спиной. Стоило переступить порог – и нога зацепилась за что-то тяжелое и мягкое на полу. К горлу подступил липкий, тошнотворный ужас. Отыскав в кармане коробок, он зажег спичку. Прямо у двери лежало обезглавленное тело, изрешеченное пулями. Это было тело Санчеса. Кроме мертвого мексиканца, в доме не было никого. Догоревшая спичка обожгла пальцы и погасла. Нетвердым шагом Глэнтон покинул дом.