Служащий по-прежнему сидел, поникший, за столом. Харрисон пошевелил его, но это не помогло. Бедолага не спал – его явно чем-то опоили. Но сердце билось нормально, и детектив посчитал, что ему ничего не угрожает. Как бы то ни было, Харрисон не мог больше терять времени. Если он вынудит Джонни Клека ждать слишком долго, тот может испугаться и сбежать, а потом укрыться в какой-нибудь дыре еще на несколько недель.

Детектив вышел на улицу – там фонари давали тусклый свет из-за тумана, плывущего с реки. Он ожидал, что в него сейчас или метнут нож, или он обнаружит свернувшуюся кобру на сиденье своего автомобиля. Но ничего такого не произошло, хотя детектив и заглянул под капот и под откидное сиденье, чтобы убедиться, что туда не заложили бомбу. Наконец, удовлетворенный, он забрался внутрь, а девушка, наблюдавшая за ним с третьего этажа сквозь щель между ставнями, облегченно вздохнула, увидев, что он уехал невредимым.

Хода-хан прошелся по комнатам, одобрительно бормоча что-то себе в бороду и гася везде свет, после чего вернулся в гостиную. Там он также щелкнул выключателем, оставив гореть лишь маленькую настольную лампу. Та освещала только середину комнаты, тогда как все остальное находилось в тени.

– Негодяи теряются во мраке так же, как и честные люди, – глубокомысленно проговорил афганец, – а я в темноте вижу, как кот.

Он сел, скрестив ноги, у двери в ванную, которую оставил приоткрытой. Там он так слился с тенями, что Джоан различала лишь очертания его тюрбана и блеск в глазах, когда он поворачивал голову.

– Здесь мы и останемся, сахиба, – сообщил он. – Раз у них ничего не вышло с ядом и со скорпионом, следующими они наверняка отправят людей. Ложитесь на диван и поспите, если сможете. Я останусь сторожить.

Джоан послушалась, но уснуть никак не могла. Ее нервы были натянуты как струны. Тишина в доме давила на нее, а когда с улицы слышался какой- нибудь шум, это каждый раз заставляло ее встрепенуться.

Хода-хан сидел неподвижно, будто статуя, исполненный терпения и нерушимости гор, взрастивших его. Выросший на земле варваров, на краю мира, где для выживания требовались особые умения, он чувствовал все вокруг так тонко, что любому цивилизованному человеку это казалось невозможным. Даже тренированный Харрисон по сравнению с ним выглядел не столь чутким. Хода-хан до сих пор ощущал слабый аромат Цветка смерти, смешанного с едким запахом раздавленного скорпиона. Он слышал и определял источник каждого шума, раздававшегося снаружи дома, и знал, какие были естественными, а какие – нет.

Он первым услышал шорохи на крыше и шикнул на Джоан – она села на диване. Глаза афганца светились в темноте, как фосфор, а зубы тускло поблескивали в зверином оскале. Джоан вопросительно взглянула на него – ее слух ничего не улавливал. Но афганец не только услышал, но и сумел определить, в каком месте находился источник шума. А затем и Джоан различила слабое царапанье где-то внутри здания, хотя и не поняла, что это такое. Зато Хода-хан уже знал: кто-то пытался проникнуть сквозь окно в ванной.

Сделав девушке знак рукой, чтобы успокоить, Хода-хан встал и, словно крадущийся леопард, растаял в темноте спальни. Джоан взяла свой короткоствольный пистолет, пусть и не слишком на него полагалась, и нащупала на столе бутылку вина. Девушка дрожала всем телом и покрывалась холодным потом, так что ей позарез хотелось чем-то взбодриться. Она вспомнила случай с сигаретами, но бутылка была закупорена – это ее успокоило. Иногда даже мудрейшие действуют легкомысленно. Лишь отпив немного, Джоан почувствовала странный аромат и поняла, что человек, подменивший сигареты, мог с той же легкостью проделать это и с бутылкой, в том числе с закупоренной. Она откинулась на диване, чувствуя удушье.

Хода-хан времени не терял: не слыша других звуков в коридоре, он подкрался к двери ванной и услышал, как враги взломали ставни. Сработали они почти бесшумно – будь это какой-нибудь белый, уже поднялся бы такой грохот, как при взрыве в литейном цехе. И тем не менее дело было сделано. Затем афганец услышал, как в ванную спрыгнул кто-то тяжелый. Тогда Хода-хан распахнул дверь и тайфуном ворвался внутрь с кинжалом наготове.

В комнату проникло немного света, но его оказалось достаточно, чтобы разглядеть крупную фигуру с желтым лицом. Незнакомец еще не успел разогнуться после прыжка и казался растерянным. Взвизгнув, он начал было движение – но тут длинный хайберский кинжал с неизмеримой силой прорезал его туловище от паха до грудины.

Но Хода-хан и не думал останавливаться. Он знал, что в ванную пролез только один человек, но из открытого окна свисала веревка, которая тянулась сверху. Бросившись вперед, он схватился за нее обеими руками и дернул на себя, словно бык. Оставшимся на крыше и державшим веревку пришлось ее отпустить, чтобы не свалиться за край головой вниз, – в результате Хода-хан, сам не удержав равновесия, растянулся на трупе с веревкой в руках. Он восторженно вскрикнул, поднялся и плавно скользнул к двери, ведущей в коридор. Если у людей на крыше нет запасной веревки – что маловероятно, – то они временно выбыли из борьбы.

Афганец распахнул дверь и низко пригнулся – в косяк двери врезался топор, отколов крупную щепку. Хода-хан ударил один раз ножом снизу вверх, а затем, перескочив через скрюченное тело в коридор, вынул из скрытой кобуры большой пистолет.

Яркий свет коридора его не ослепил. Он увидел второго врага с топором, пригнувшегося у двери в спальню, и еще одного – в мандаринском шелковом халате, который пытался вскрыть замок на двери в гостиную. Хода-хан оказался между ними и лестницей. Едва они к нему повернулись, он уже выстрелил в живот тому, у которого был топор. В руке мандарина щелкнул автоматический пистолет, и Хода-хан почувствовал, как совсем рядом пролетела пуля. В следующее мгновение вновь прогремел его собственный пистолет, и мандарин, пошатнувшись, выронил оружие из руки, которая вдруг превратилась в кровоточащий обрубок. Затем афганец левой рукой вынул длинный кинжал и метнулся по коридору, словно ураган. Его глаза горели, а шелковые одежды