Машина заурчала и стала медленно удаляться, а за ней с лаем бежали злые собаки.

И тут произошло нечто странное. Мануэль спрыгнул с грузовика на землю и встал перед собаками. Какой-то парень протянул ему с грузовика железный прут, и Мануэль размахивал им, как копьем. Мефистофель узнал Мануэля и остановился, виляя хвостом в знак приветствия. Но Фаусто был взбудоражен запахом крови и бросился на Мануэля. Тот ударил его железным прутом и перебил хребет. Потом он догнал грузовик, вскочил в открытый кузов и скрылся из виду. Кинтин подбежал к Фаусто и взял его на руки, но пес был мертв.

Я буквально сходила с ума, потому что нигде не могла обнаружить Вилли. Наконец я увидела, как несколько полицейских кого-то избивают, и с криками бросилась к ним. Они не хотели меня пропускать, они были похожи на голубую стену из накачанных мускулов. Я поняла, что там Вилли. Поскольку все остальные скрылись, полицейские решили разобраться с ним. Сквозь лес ног, обутых в сапоги, похожие на столбы из черной пыли, я видела своего сына, распростертого на земле, которого били ногами. Глаза у него закатились, в уголках губ выступила пена, как в тот день, когда случился приступ эпилепсии.

Я толкала и пинала ногами полицейских, которые мешали мне пройти, и наконец добралась до Вилли, но Петра уже опередила меня. Она была похожа на ветряную мельницу: ее руки взлетали, словно лопасти, раздавая удары направо и налево, а удары ее железных кулаков были похожи на раскаты грома. Полицейские были так поражены, что не посмели остановить ее, и позволили пройти. Вдвоем с Петрой мы подняли Вилли с земли и отнесли домой.

Несколько часов Вилли был без сознания. Мы вызвали врача, и он рекомендовал полный покой. Выписал в случае внутреннего кровотечения какое-то лекарство против тромбоза. Мы с Петрой всю ночь не отходили от него – меняли компрессы на ранах и поили целебными отварами.

– Его спасла фига Элеггуа, – сказала Петра. – Слава богу, она была на нем.

На следующий день Вилли пришел в сознание, но был еще очень слаб. Правый глаз у него так распух, что он не мог его открыть.

Мануэль исчез. Он не появлялся в доме Альвильды, и теперь никто, даже Петра, не знал, где он находится. Кораль, конечно, знала, но не говорила никому. Она снова жила с родителями и с ним не виделась, чтобы не навести детективов на след. Кинтин был убежден, что Мануэль скрывается вместе с террористами.

– Я требую, чтобы полиция нашла его! – кричал он по телефону офицеру гарнизона Аламареса. – По вашей милости над нами смеется весь город!

Вилли считал, что АК-47 похитили Мануэля. Сам он не способен был на участие в подобной акции. Кинтин обвинил Вилли в том, что тот выдумывает небылицы, лишь бы защитить брата. Я же после забастовки никак не могла оправиться от ужаса. Я вспоминала искаженное ненавистью лицо Мануэля, и кровь застывала у меня в жилах. Я едва узнала его тогда. Он напомнил мне одного из демонов на картине Филиппо д'Анжели «Гибель мятежных ангелов».

Когда наконец опухоль спала, оказалось, что Вилли плохо видит правым глазом, и мы отвели его к офтальмологу. Врач осмотрел его и сказал, что вследствие побоев повреждена сетчатка. Он посоветовал носить очки и со всей определенностью сказал, что Вилли уже никогда не будет видеть этим глазом так же хорошо, как раньше. Я разозлилась на Кинтина. Если бы он вовремя вмешался, полицейские не посмели бы так ужасно избить Вилли. Но я была настолько душевно опустошена, что у меня не было сил его упрекать. Избыток адреналина у мужчин порой заставляет их вести себя довольно странно. Кто знает, быть может, Кинтин говорит правду, и он действительно не знал, что полицейские избивают Вилли.

Мало-помалу моя злость на Кинтина улеглась. Он тоже страдал: он потерял любимого сына. Мы утешали друг друга, и каждый из нас пытался разделить с другим свою трагедию. Я делала для примирения все возможное, но у меня ничего не получалось.

Воспоминание о Мануэле, который руководит мятежом, подтолкнуло Кинтина кое-что исправить в завещании, о котором он мне говорил.

– Мануэль – лидер «Анаконды», одного из самых непримиримых профсоюзов Острова, кроме того, он террорист. И ты считаешь, это справедливо, если он унаследует «Импортные деликатесы»? – грозно спросил меня Кинтин однажды вечером, как будто это я была виновата во всем, что произошло. – Он наверняка отдаст наше состояние независимым. Вилли не будет ему возражать, потому что он всегда боготворил старшего брата и делал все, что тот ему говорил. Их обоих абсолютно не волнует доброе имя Мендисабалей. Мое состояние заслуживает лучшей судьбы.

В тот же день он отправился к сеньору Доменечу, чтобы внести изменения в завещание, и велел мне тоже подписать его.

Мне совсем не хотелось защищать Мануэля, да у меня и не было аргументов для защиты. Но Вилли – дело другое. Он не участвовал в забастовке; его избили, хотя он не виновен. Было несправедливо лишать его наследства. Но я успокаивала себя тем, что со временем ярость Кинтина пройдет, и верила, что позднее он изменит свое решение.

39. Угрозы Петры

На следующий день, когда настало время завтракать, в столовую решительным шагом вошла Петра. Она была в переднике, таком белом, что он походил на мякоть кокоса, а на шее у нее поблескивали веселые разноцветные бусы. Подобные изменения меня удивили: всего несколько дней назад, когда она ухаживала за Вилли, то едва могла подняться по лестнице, а сейчас она была такой, как в давние времена. За Завтраком нас всегда обслуживала Кармина, и я спросила Петру, где она сейчас.

– Вместе с остальными слугами уехала в Лас-Минас, на крестины одной из моих праправнучек, – сказала Петра, – и до вечера не вернется.

Петра принесла нам кофе с очень нежным парным молоком и наготовила целое блюдо гренок по-майоркски.

– Я принесла вам завтрак сама, потому что сегодня день рождения Буэнавентуры, – сказала Петра со значением.

Она стояла возле Кинтина, сложив руки на переднике. Кинтин надел очки и открыл первую страницу «Ла Пренсы».

– Ты права, Петра, – сказал он, посмотрев на дату в углу страницы. – Сегодня 18 сентября 1982 года. Буэнавентура родился 18 сентября 1894 года. Сегодня ему исполнилось бы восемьдесят восемь лет. Спасибо, что помнишь его.

– Твой отец привел меня в этот дом больше пятидесяти лет назад, – добавила Петра еще торжественнее. – Я была рядом с ним в час его смерти и рядом с Ребекой, когда родился ты. Я служила им верой и правдой. Я никогда ни в чем тебя не упрекала, даже когда ты спутался с Кармелиной тогда, в зарослях. Это правда, что ты написал завещание, по которому оставляешь все свое состояние какому-то фонду? – Лицо ее сделалось серым.

Кинтин рассеянно посмотрел на нее и обмакнул гренок в кофе с молоком.

– Если я отвечу – да, то что, это для тебя так важно? – холодно спросил он.

Петра посмотрела на него в упор. Она была очень высокая и стояла совсем близко от стола, так что серебряный кофейник с дымящимся кофе приходился как раз на уровне плеча Кинтина. И вдруг я увидела, что Петра со всей силы ударила Кинтина кофейником по голове. Я толком даже не поняла, что произошло, передо мной, будто молния, пронеслось ужасное видение, меня охватила дрожь.

– Вилли – внук Буэнавентуры, но он также и Авилес, – напомнила Петра. – Если ты лишишь Вилли наследства, я расскажу ему тайну Кармелины, и семья Авилес будет против тебя. – Ее голос гремел по всему дому.

Кинтин резко отодвинул стул и встал с непроницаемым лицом.

– Весьма сожалею, Петра, – сказал он. – Я всегда старался делать для Вилли все возможное, никто в Сан-Хуане не был бы так великодушен, как я. Но если ты будешь настаивать на том, что он – мой сын, я в суде буду это отрицать. У тебя нет никаких доказательств.

Впервые Петра бросила вызов Кинтину Она защищала его в самые трудные моменты жизни, даже после самоубийства Игнасио. Она считала, что разорение дома «Мендисабаль» произошло не по вине Кинтина, а в результате непреложного закона природы: сильная рыба пожирает слабую. Но в случае с Вилли все было по-другому.

Я встала и побежала вслед за Кинтином, который был уже у дверей. Я взяла его под руку, стараясь удержать.

– Ты должен простить Петру, – сказала я, понизив голос. – Она уже старая и не ведает, что говорит.

– Разумеется, я ее прощу, – резко ответил Кинтин. – По-моему, пришло время отправить ее к родственникам в Лас-Минас. Она уедет завтра же.

Я чувствовала себя побежденной. Я была совершенно согласна с Петрой, но не осмелилась защитить Вилли.

Кинтин

Этой ночью, пока Кинтин без сна лежал в кровати, до него дошел смысл слов Петры; теперь он понял, почему она ненавидела его. Вилли считал, что его усыновили; ему никогда не говорили, что он сын Кинтина и имеет право на свою долю наследства Мендисабалей. Но Петра была в этом убеждена. И не могла простить Кинтину его завещания.

Но ведь это его деньги, он заработал их в поте лица и мог распоряжаться ими по своему усмотрению. Фонд Мендисабаля – благородное дело; благодаря фонду в Сан-Хуане появится первый музей произведений искусства. И потом, это совсем неверно, что Кинтин будто бы собирается лишить наследства и Вилли, и Мануэля, как это расписала Исабель в своей книге. Когда он отправится в лучший мир, оба его сына будут получать щедрую ренту до конца своих дней, так же как и Исабель. Но для Петры это не имело никакого значения. Она хотела, чтобы Вилли унаследовал все: «Импортные деликатесы», коллекцию живописи, счета в банках – словом, все состояние Мендисабалей целиком.

Его словно молнией пронзило. Исабель действует не под влиянием Петры, все это его фантазии, подсознательные измышления, потому что сама мысль о том, что он может ее потерять, была ему невыносима. Исабель и Петра действуют заодно и вместе пишут книгу, чтобы сокрушить его. Они хотят, чтобы книга вызвала мощный скандал, – тогда фонд, еще не успев образоваться, будет дискредитирован. Как может существовать фонд семьи Мендисабаль, если семья потеряла свое честное имя? Кто придет в такой музей? Надо брать ситуацию под контроль. Он уничтожит рукопись сегодня же ночью.

Кинтин встал и пошел в кабинет. Он вынул ящик из письменного стола Ребеки и открыл потайное отделение. Но рукописи там не было. Он просунул руку в углубление, пошарил рукой в темноте, но ничего не нашел. Он вернулся в спальню и включил свет. Исабель рывком села на постели. Спросила, что случилось. Кинтин схватил ее за плечи и сильно встряхнул.

– Что ты сделала с рукописью «Дома на берегу лагуны»? – сказал он, белый от гнева. – Перед забастовкой она была в письменном столе Ребеки.

– Как ты посмел читать мою рукопись? – закричала Исабель, спрыгивая с кровати. – У тебя не было на это никакого права.

– А как ты посмела ее написать? – закричал Кинтин в ответ, выходя из себя. – Клянусь тебе, если ты опубликуешь ее, я тебя убью.

– Ты ее никогда не найдешь! – в свою очередь крикнула Исабель. И добавила, с ненавистью выговаривая слова: – Я первая тебя убью!

Часть восьмая

Хоровод теней

Исабель

Я решила спуститься в нижний этаж к Петре и поговорить. Я хотела заверить ее, что не имею никакого отношения к решению Кинтина лишить наследства наших детей. Петра молилась. Я так давно привыкла слышать ее молитвы, что сама, мне кажется, стала верить в Элеггуа, особенно, после того как его фига спасла Вилли во время забастовки. И тут мне пришло в голову отдать рукопись Петре, чтобы Элеггуа хранил ее, – тогда, быть может, в наш дом вернется мир. Кто знает, может, Мануэль уйдет из АК-47; может, Вилли снова будет хорошо видеть правым глазом; может, Кинтин раскается и переделает несправедливое завещание.

Я снова поднялась на верхний этаж и вошла в кабинет. Вынула рукопись из стола, спустилась вниз и отдала ее Петре.

– Здесь очень важные бумаги, – сказала я ей. – Я хочу, чтобы ты на какое-то время спрятала их у себя. Я просила у Элеггуа, чтобы он хранил моих детей.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату