И заперся в кабинете. Здорово, да? Но потом муж вдруг пригласил меня к себе в отделение на экскурсию. Я увидела больных в трубках, на аппаратах, без сознания, родственников, которые тряслись в коридоре, и внезапно поняла: я жуткая эгоистка. У супруга неимоверно тяжелая профессия, от его действий зависит жизнь человека. И перестала истерить. Мы стали очень счастливой парой. Жили прекрасно. Однажды Валентин приехал домой непривычно рано, выключил телевизор, который я смотрела, и коротко сказал:

— Поговорить надо.

У меня екнуло сердце. Все мужчины ненавидят эту фразу и почти никто ее не употребляет. Сие высказывание из женского репертуара. Но мы с Валей никогда не беседовали на вечные темы о любви, смысле жизни, браке… Вели бытовые разговоры: что купить, что на ужин съесть, куда отдыхать полететь. И вдруг! «Поговорить надо». Я подумала: «Он завел любовницу, хочет развода. Не отдам мужа. Пусть хоть гопак тут пляшет, деньги предлагает, квартиру оставляет, никогда его не отпущу». Потом меня осенило: «Дрянь, которая в нашу семью влезла, — беременна. Валя честный человек, он хочет на любовнице жениться. Дать младенцу свою фамилию». И тут мне крыть нечем. У меня малыш даже по ЭКО не получился. Сделала несколько попыток, все впустую.

А он повел беседу совсем не о том, что меня взбудоражило. Завел речь о пациентах, кричал, как он в них душу вкладывал, из когтей смерти вырвал. Вот, например, Ольга Наумова. Валентин ее после тяжелого сердечного приступа на ноги поставил, объяснил учительнице: ей нельзя более с утра до ночи работать, надо отказываться от репетиторства и простужаться очень опасно. Ушла Ольга домой вполне бодрой. И что? Дочь ее, Раиса, лентяйка, хабалка, матери скандалы закатывала:

— Ни фига не делаешь, дома сидишь, а я без денег! Квартиры своей нет, личной жизни поэтому никакой.

Наумова опять принялась по городу носиться, схватила воспаление легких, на его фоне инфаркт, снова у Бракова очутилась, рассказала ему, что дочку пожалела, пахать начала, чтобы Раечка могла квартиру снимать.

Валентин дико рассвирепел, нашел в истории болезни телефон девицы, поехал к ней, скрутил, заткнул рот, стал мучить. Хотел дочери показать, как Ольге плохо пришлось, как у нее все болело, а она бегала по урокам, терпела. Раиса умерла. Валентин повесил ей на шею табличку «Наказана» и понял, что он не подумал, как унести труп.

— Зачем? — не выдержала я. — Почему он тело в квартире не оставил?

— Вы еще не сообразили, что у Валентина крышу сорвало? — огрызнулась Лиза. — Нельзя его нормальной меркой мерить!

— С больной головой, но сообразил грабителя Илью вызвать, — не сдалась я.

— Из институтского курса психиатрии я хорошо помню, что маньяки нормальные люди, пока ими страсть не овладеет, — устало произнесла Елизавета. — Валя сначала ушел из квартиры, было утро, он приехал на работу, а потом запаниковал. В апартаментах его следов полно, приедет полиция, могут найти, кто там был. И вдруг поднялся шум, врачу Михаилу Аркадьевичу в столовой плохо стало, его в реанимацию понесли, из кармана его халата телефон выпал. И тут Валю осенило. Он с Михаилом был в хороших отношениях. Бракову одна его пациентка, которую Зальц просил посмотреть, рассказала, что ее сын занимается грабежами, девушек одурманивает, драгоценности снимает, она об этом недавно узнала, и ей плохо стало. Валентин взял в отделении карточку Нестеровой, нашел там номер Ильи, позвонил, велел парню забрать труп Раисы и в центре города оставить.

— Зачем? — опять не выдержала я.

— Чтобы все поняли: Раиса наказана за то, что мать убила, нельзя так себя вести, — мрачно пояснила Елизавета.

Я отвернулась к стене. Да уж! Какой с сумасшедшего спрос? Не стоит упрекать кардиолога в отсутствии всякой логики. Удивляться: как бы люди узнали, кто умер? Никакой информации о покойной нет. Зато теперь мы знаем, как звали жертву, которую Илья закопал на огороде. Елизавета продолжала:

— Потом муж рассказал про Фишкина, как лечил его, ночей не спал и вытянул мужчину из могилы. У Николая Олеговича была жена Матрена. Скандальная безмерно, из-за нее супруг инфаркт заработал. Валя предупредил скандалистку: если она язык не прикусит, то вдовой станет, он думал, что тетка испугается. Ага! Как же! Вскоре Фишкина опять по «Скорой» доставили. Каталку в реанимацию везут, Матрена сзади идет, орет на беднягу… Умер Николай.

И тогда Валя решил: не жить гадине. Он ее «случайно» на улице встретил, в машину свою посадил, угостил соком со снотворным и отвез в избу, которая в лесу неподалеку от «Теремка» стоит. Дом вместе с санаторием продавали. Там когда-то располагалась аптека. На месте санатория раньше больница загородная была, простая, советская. Маргарита ее снесла, возвела новое здание. Аптека же нетронутой осталась. Прямо не дом, а крепость: ставни железные, дверь, все снаружи на висячие замки запирается. Ну да и понятно почему, там лекарства хранились для клиники. В кабинете, где их выдавали медсоставу, мебель к полу привинчена. Строгие правила в советские годы были. Мало ли, схватит кто-то стул, даст им по башке провизору, стащит гору пилюль… Валентин ключи от старой аптеки взял, и все, о связке никто сто лет не вспоминал. Кому нужен старый дом? Вот мой муж его под свои цели и приспособил.

Чтобы Матрена поняла, как муж по ее вине страдал, Валентин ее пытал, требовал, чтобы она свою вину признала. Когда она умерла, Браков тело на шоссе бросил с табличкой «Наказана».

— Понятно, — протянула я. — Валентин сделал вывод из истории с Раисой, подготовил пыточную. И там же он потом замучил невестку Николаевой,