характеристика, которую в свое время не принял во внимание Достоевский:

А вот характеристика Натальи Павловны:

Не дословно, но очень близко… Особенно если учесть, что в обоих случаях имеем дело с мениппеями, и что двух женщин характеризуют рассказчики-близнецы.

Нет, Онегин, возможно, на подсознательном уровне, дал в общем-то верную характеристику Татьяне, в этом ему не откажешь. Но все дело в том, что он поступает так низменно в отношении предмета своей любви.

Как показано выше, путешествие Онегина по югу России совершено до начала действия эпической фабулы, и с точки зрения композиции романа должно рассматриваться как пролог к нему. Однако это далеко не все.

Дело втом, что вся история с публикацией «Путешествий», как и с их истинным местом в повествовании – очередная мистификация. Считается (и это подтверждается даже составленной самим Пушкиным разметкой глав романа), что «Путешествие» должно было стать восьмой главой романа и занять место между седьмой главой (замужество Ольги, посещение Татьяной кабинета Онегина, ее отъезд в Москву) и последней (возвращение Онегина из странствий и сцена в будуаре Татьяны). Однако помещение «Путешествия» в качестве отдельной, восьмой главы после публикации в 1825 г. первой главы стало практически невозможным, хотя Пушкин и пытался работать в этом направлении. Примечательно, что, публикуя «Путешествие» после слова «Конец» и «Примечаний», Пушкин счел необходимым еще раз подчеркнуть в своем «Вступлении» тот факт, что архитектонически «Путешествия» замышлялись как стоящие после седьмой главы. Это замечание надежно закрепило у комментаторов романа мнение о том, что путешествие Онегина по времени действия фабулы произошло после дуэли и отъезда из деревни. При этом не принималось во внимание то обстоятельство, что средства архитектоники нередко используются в качестве композиционного приема, допускающего в интересах художественности возможность описания событий не в прямой их последовательности, и что в таких случаях истинная последовательность событий восстанавливается другими композиционными средствами.

Первое указание на то, что архитектонически «Путешествие» относится к седьмой главе, было сделано еще в 1827 году при публикации его частей в «Московском вестнике» как предназначенных для седьмой главы, хотя фабула «Путешествия» никак не вписывалась в ее фабулу. Остается допустить, что если Пушкин действительно планировал включить описание путешествия в эту главу, то только в качество «вставной новеллы». Место для такой вставки определено: это – «Альбом» (дневник) Онегина, который по первоначальному замыслу Татьяна должна была читать при посещении его кабинета. Более того, части текста этого дневника присутствовали в беловой рукописи седьмой главы. Сличением стиля и содержания установлено, что описание путешествия действительно является частью дневника Онегина, что он писал его по памяти уже в деревне. Как в «Альбоме», так и в «Путешествиях» красной нитью проходит общая тема «тоски»; в неопубликованной части «Путешествий», так же, как и в «Альбоме», имеются нехарактерные для текста повествования романа общие элементы пунктуации в виде нескольких прочерков подряд, и т. п.

То, что «Путешествия» являются частью текста «Альбома» Онегина, свидетельствует и присутствующая в них «Бахчисарайская» строфа, которая начинается так:

В общепринятой трактовке содержания романа эта строфа действительно воспринимается как «бредни» самого Пушкина: если Бахчисарай, то при чем здесь скотный двор, тем более «намедни»? При чем «дождливая пора», которая для Бахчисарая такая же экзотика, как для французского беллетриста наша «развесистая клюква»? Когда же мы осознаем, что прибывший в деревню Онегин заносит в свой дневник воспоминания о посещении Крыма, что эта запись перемежается свежими, сельскими впечатлениями, что он ведет свой дневник в той же манере, как и свое повествование, через пень-колоду, то такие вопросы даже не возникнут.

Вот Онегин записал в дневник это уничижительное «фламандской школы пестрый сор»; вот он вместе с Ленским возвращается от Лариных и, характеризуя Ольгу, опять же поминает отрицательно фламандскую школу:

То есть, в обоих случаях он мыслит одними оценочными категориями, и этот факт не только еще раз подтверждает идентичность рассказчика и Онегина, но и помогает датировать (в рамках фабулы сказа) появление дневниковых записей, совпадающее по времени с первым визитом к Лариным (если учесть то обстоятельство, что психика «автора» заметно меняется во времени, и что у Пушкина нет ничего случайного; тем не менее такая датировка будет носить чисто условный, фабульный характер). Иными словами, впечатления о путешествии, начатом не позднее 1805 года, заносятся Онегиным в дневник примерно во второй половине 1808 года – во всяком случае, в промежуток времени между приездом в имение и дуэлью.

«Но если альбом был бы включен в роман, Онегин выступал бы здесь как поэт, и какой поэт!», – писал Б. С. Мейлах{29}