— По какой угодно шкале приличий, — отвечает он, — мое нарушение достойно порицания. А стало быть, я в любом случае не мелкая деталь.
— Безусловно, — произносит Жиллиман.
Примарх поворачивается и смотрит на высокий потолок зала. Над тренировочными клетками, где Тиель проводил в чрезмерном напряжении последние часы, висит слабое марево.
— Думаю, я мог его обидеть, — говорит Жиллиман.
— Повелитель?
Жиллиман снова переводит глаза на Тиеля, устремляя на него задумчивый взгляд.
— Сегодня день большой деликатности, — произносит он. — Мы творим часть будущего Империума в той же мере, как приводим к согласию звездную систему. Мы скрепляем родство. Исправляем слабость. Это политика. Разрыв между XIII-м и XVII-м — это разрыв в имперском строю. Хорус это знает. Потому-то он и зашивает его, и мы все можем проглотить собственное неудовольствие по этому поводу.
Жиллиман потирает скулу кончиками пальцев. Он меланхоличен.
— Будущее зависит от сплоченности Легионов, — говорит он. — Там, где единство слабо, где его не хватает, его необходимо восстановить или усилить. Это принуждение. Мы ладим друг с другом ради высшего блага.
Тиель предпочитает продолжать молчать.
— Он так… переменчив, — говорит Жиллиман. — Так подвержен крайностям. Страстно желает угодить, легко обижается. Для него не существует середины. Он так стремится стать тебе лучшим другом, а затем, при малейшем намеке на оскорбление, злится на тебя. Разъяренный. Обиженный. Как ребенок. Если бы он не был мне братом, то был бы политической обузой и помехой эффективному управлению Империума. Я знаю, что бы с ним сделал.
— Уверен, что смог бы показать, как именно, повелитель, — произносит Тиель и подмигивает.
— Это была шутка, сержант?
— Возможно, я только что предпринял очень неудачную попытку сострить, повелитель, — признает Тиель.
— В сущности, было довольно забавно, — говорит Жиллиман.
Он разворачивается, чтобы уйти.
— Оставайся тут. Я дойду до тебя по ходу дела.
— Да, повелитель.
— Рядовой Перссон, — окликает Графт, с жужжанием двигаясь по тропинке. В устье реки поднимается ветер, от которого шелестит темнотравье. Доносится пустой металлический запах холодной воды и грязи. Скоро наступит ночь. В крепости и вокруг нее зажигаются огни, их отражения скачут по черной реке.
— Рядовой Перссон, — зовет сервитор.
Пора остановиться. Конец дневных трудов. Умыться, привести себя в порядок и поужинать. Олл устал, однако он примерно в восьми рядах от места, где рассчитывал находиться. Слишком большая часть дня проведена за взглядами в небо, на бегущие огни кораблей. Слишком большая часть дня потрачена на наблюдение за тяжелыми посадочными модулями, которые блестят, проходя над головой.
Графт катится к нему. Увеличенные для загрузки боеприпасов громадные верхние конечности сервитора заменены на базовые руки для перемещения грузов.
— Пора остановиться, рядовой Перссон, — говорит Графт.
Олл кивает. Они сделали при свете все, что было в их силах.
Но у него нет ощущения, что пора остановиться. Кажется, что вот-вот что-то начнется.
Вентан и Селатон наблюдат, как Арбут беседует с очередной группой представителей трудовой гильдии. Позади них медленно втягивается в грузовую шахту выпускной желоб, громадный и серый, словно горный обрыв. На рокритовом покрытии блестят масляные пятна.
— Не понимаю, что в этом трудного, — произносит Селатон. — Она велит им работать усерднее. Они работают усерднее. У нее есть власть.
— Все сложнее.
— В самом деле, капитан? Они этим занимались целый день. Насколько я могу судить, основная уловка состоит в продолжительности и частоте перерывов на отдых.
— Усталость — это проблема, — напоминает сержанту Вентан. — Человеческая проблема. Нам нужно сотрудничество. Нужно признавать их
