остальные вражеские силы, если это было возможно. Он хотел выяснить, что за ловушку ему приготовили.

Ничего. Только повторяющийся сигнал от вражеского крейсера.

Кхалиб заметил, что Леваннас на него смотрит. Гвардеец Ворона стоял в незаметном месте, у задней стены, чуть ниже и правее пульта. Он не маячил перед глазами, но был виден, когда капитан хотел с ним поговорить.

— Ну? — поинтересовался Кхалиб. — Что ты видишь в этих тенях?

— Уверен, то же, что и вы, капитан. Они ждут, что мы атакуем первыми.

— После чего они ранят нас, вынудят отступить и последуют за нами.

— Да.

«Чего мы и ждали», — подумал он. Отсутствие вражеских атак подтверждало его теорию.

Кхалиб кивнул своим мыслям.

— У нас нет выбора, мы вынуждены участвовать в их игре, — объявил он. — Но мы выйдем из нее победителями. Полный вперед, все орудия к бою. Уничтожим этот вшивый корабль!

Фоновый шум, который складывался из работавших систем «Асирнота», возрос. Их вибрации стали сильнее. Кхалиб чувствовал гнев корабля, как собственный. Его жизнь и жизнь корабля были едины.

Вот что значило быть Железноруким: не просто понимать, как сильна машина, но быть машиной. Когда он находился на борту «Погибели Асирнота», когда определял его курс и действия, граница между ним и кораблем размывалась. Рулевые из других легионов испытывали это слияние, когда подсоединялись к кораблям с помощью мехадендритов. Но в Десятом легионе все воины шли по дороге, которая вела к несгибаемой мощи механики. Машина обладала дисциплинированностью, сосредоточенностью и ясностью, плоти недоступными. «Погибель Асирнота» служил продолжением его воли, умножителем его силы. Его правой рукой, сокрушающей врагов. А он и все легионеры на борту платили за дары машины тем, что отождествлялись с ней все больше и больше.

Феррус Манус показал им этот путь. Ему не хватило времени завершить его — но он не умер, не мог умереть! — и их долгом было удвоить рвение и завершить паломничество. Теперь твердость машины была нужна им как никогда.

Круакс, стоявший в стратегиуме на несколько шагов позади Кхалиба, произнес:

— И теперь, как и планировалось, мы ударим, а потом бросимся в бегство.

Его машинный голос был особенно холоден и пуст.

— Да, железный отец, — ответил Кхалиб, не оборачиваясь. — Но не все так просто.

— Я знаю. Но мои опасения не ослабевают. Какова цена этой стратегии? В какой мере мы обязаны за нее тем, кому наша философия чужда?

Кхалиб бросил взгляд на Леваннаса. Обстоятельства вынуждали Железных Рук учиться методам Гвардии Ворона. Но суть легиона эти уроки не изменят.

— Ты сомневаешься во мне? — тихо, чтобы другие не слышали, спросил он Круакса.

— Я сомневаюсь в пути, на который мы встаем. Легионам, бросившим нашего примарха на Исстване, нечему нас учить.

В голосе хранителя души Железных Рук не было эмоций. Вся злость выражалась словами.

Кхалиб тоже ее испытывал. Он хотел дать Круаксу понять, что решение не далось ему легко.

— Но есть ли у нас выбор? Мы обязаны адаптироваться, если хотим продолжить борьбу. — Он взглянул на второго воина. Серворуки Круакса были сложены у него за спиной. Из всех легионеров на борту «Асирнота» он трансформировался наиболее полно. Кхалиб не был уверен, осталась ли в нем вообще какая-то плоть. — То, что мы собираемся сделать, — продолжил он, — отвечает духу Железных Рук. Это будет точно. Это неумолимо. И потому мы одержим победу.

Круакс не ответил. Кхалиб повернулся обратно к иллюминатору.